Читать книгу "Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи"

К двадцати годам Джованни начал вызывать серьезное беспокойство Лукреции. Его часто замечали на улицах Феррары, и было бессмысленно наказывать его. Он поощрял грубость своих слуг и подстрекал их на драки с другими, особенно со слугами маленького Эрколе д'Эсте. В результате одной из драк на Пьяцца-дель-Дуомо был убит человек. Участников драки арестовали, и Лукреция могла сама, не дожидаясь приезда Альфонсо из Венеции, способствовать отъезду инфанта из Феррары. Герцог наверняка наказал бы всех участников, включая и инфанта. Требовалось срочно определить статус ребенка и обеспечить его средствами к существованию.

В ход были пущены все средства. Лукреция написала в Рим, чтобы заручиться поддержкой Агостино Чиджи, известного банкира, который покровительствовал Рафаэлю, римским гуманистам и художникам. Ее письмо было не совсем понятно банкиру; как он мог «дать или ссудить двести дукатов с возвратом по пятьдесят дукатов в месяц неизвестно кому, и он просит герцогиню уточнить, что она имеет в виду». Судя по всему, вопрос был решен к обоюдному удовольствию, поскольку Лукреция послала банкиру к следующему карнавалу двадцать шесть масок с бородами и без, изготовленных знаменитым мастером Джованни из Бреста. Ссуда, тем не менее, не решала всех проблем. Лукреция посылает в Неаполь Джероламо Насселло Червия (похоже, безрезультатно). Тогда, воспользовавшись благожелательным и сердечным отношением женщин французской королевской фамилии, Лукреция решает отправить инфанта во Францию. Альфонсо собирался отправиться ко двору Франциска I в конце 1518 года и согласился взять с собой инфанта, только бы увезти его из Феррары. Теперь у Лукреции появилась надежда, что вопрос решен. Она снабдила молодого человека рекомендательными письмами, выбрала в качестве сопровождающих двух наиболее известных аристократов Феррары, дель Сакрато и Тротти, и вручила золотые браслеты и баночки с ароматичными кремами для королевы Шарлотты (Франциск I как-то отметил, что от королевы исходит очень приятный запах). Альфонсо тоже вез подарки королю, королеве и сестре королевы; французский двор, похоже, с нетерпением ждал приезда римского инфанта.

Джованни Борджиа прибыл в Париж в свите Альфонсо и был должным образом представлен королю, королеве и придворным дамам. Когда наступал момент проявить хоть чуточку остроумия, учтивости или обходительности, он становился косноязычным. Феррарский посол и придворные тщетно пытались привести его в чувство; он не хотел постараться даже ради Лукреции, пытавшейся обеспечить ему достойное будущее. Более того, на вопрос феррарского посла, не желает ли Джованни добавить несколько строк в его письмо герцогине, инфант ответил, что ему нечего ей сказать. Посол зашел так далеко, что сам написал в Испанию, пытаясь занять деньги для инфанта, и ему действительно удалось достать небольшую сумму (он не сказал у кого, но, вероятно, у молодого герцога Гандийского, Хуана II). Кроме того, он делал попытки расшевелить молодого человека, чтобы тот мог продемонстрировать хоть какой-то интеллект и веселость: король и придворные дамы уже задавались вопросом, с какой стати они должны заниматься таким неловким и грубым юношей. В конце концов у всех заинтересованных лиц лопнуло терпение. Следом за Альфонсо д'Эсте в Феррару вернулись дель Сакрато и Тротти, оставившие инфанта на попечение посла, который чуть не обезумел от свалившегося на него бремени. Неизвестно, что ответила Лукреция на просьбу посла каким-то образом решить проблему инфанта, но в скором времени Джованни ни с чем вернулся из Франции. Он прожигал жизнь в Италии и после смерти Лукреции никогда не бывал в Ферраре. В какой-то момент у него возникли притязания на герцогство Кемерино на том основании, что еще Александр VI наделил его этой собственностью. Началось судебное разбирательство в отношении правопреемника Джулии Ванаро, пока не вмешался папа и не положил конец незаконным притязаниям Джованни. Последнее упоминание о римском инфанте встречается в 1548 году, во время судебного процесса с женщиной-кредитором о незначительной денежной сумме. К тому моменту он занимал должность папского функционера. Это был самый странный персонаж в жизни Лукреции, считавшийся страшным порождением инцеста, не понимавший, что ему следует делать со своей жизнью, и добивавшийся защиты у церкви, слишком возвышенной, чтобы запятнать себя страшными ошибками, совершенными людьми.

К концу жизни Лукреция обнаруживает в себе присущие молодости страсти, отодвигающие смерть. Она пытается восстановить дружбу с Бембо, которая, по сути, никогда и не прекращалась. У нее по-прежнему остается Франческо Гонзага, но он настолько плох, что их отношения сводятся на уровень молитв. Лукреции требуется нечто большее и для сердца, и для ума. «Я все больше думаю о том средстве от отчаяния, предложенном вашим другом, оно все больше нравится мне и кажется вполне подходящим», – завуалированно, как в былые времена, пишет (дата письма не установлена) Лукреция Бембо. А вот другое письмо, датированное 7 августа 1517 года, аффектированное и манерное. «Дражайший мессир Пьетро, – принимая знакомый нам доверительный тон, начинает письмо Лукреция, – я знаю, что предвкушение ожидаемого события приносит наибольшее наслаждение, поскольку надежда разжигает наше желание и заставляет его [это событие] казаться более значимым. Я хотела несколько задержаться с ответом на ваши прекрасные письма, чтобы доставить вам наслаждение». Куда уж любезнее! Она намекает, что «прекрасные» письма Бембо не должны приходить так часто. Прошло много лет, но он не забыл ее, хотя время, власть и окружавшие его льстецы изменили его – он стал чужим Лукреции. Мессир Пьетро был все еще очень красив, хотя изящество его ума превратилось в некую позу, правда идеально приспособленную к новым условиям существования. Он был весьма красноречив, а поскольку любил поговорить на занимающие его темы, то иногда зацикливался на собственных мыслях; временами казалось, что он, испытывая интеллектуальный взлет, забывает об окружающем мире. Это не мешало ему быть остроумным и, по словам Кастиглионе, когда Эмилия Пио услышала его рассуждения относительно платонической любви и, поняв, что он пребывает в состоянии экстаза, потянула его за рукав и язвительно прошептала: «Осторожнее, мессир Пьетро, с такими мыслями ваша душа не сможет полностью покинуть тело!» На что Бембо немедленно отреагировал: «Мадам, это не явилось бы первым чудом, которое явила мне любовь!»

Бембо наслаждался властью вице-короля в Риме, и семейство д'Эсте считало необходимым при каждом удобном случае направлять к нему посланников и друзей, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Как-то Бембо признался Ариосто, что сохранил самые яркие воспоминания о Ферраре. Узнав об этом, герцог Альфонсо прислал ему приглашение в любое удобное для него времяпосетить Феррару и остановиться в доме, который он особенно любил, в Остеллато. Возможно, Бембо вспомнил осень 1503 года, когда ему в связи с приездом двора Альфонсо пришлось покинуть Остеллато, и грустно улыбнулся. А вот когда Лукреция прислала вслед за мужем приглашение, Бембо ответил благодарственным письмом. Лукреция, читая между строк, должно быть, поняла, что уже никогда не увидит его. Бембо было бы невыносимо увидеть постаревшей женщину, некогда увенчанную его любовью. Ее красота со временем потускнела (она несколько раздалась после многочисленных родов), но не это смущало Бембо. Он боялся обнаружить, что изменилось что-то в нем самом. «Его» герцогиня была той женщиной, которая неожиданно появилась у его постели, когда он болел, сияя любовью, и он хотел запомнить ее такой. На самом деле Лукреция, вероятно, тоже не стремилась увидеть Бембо и писала только из чувства уважения, отдавая дань любезности, посылая письма и подарки. Дружбу с могущественным секретарем Льва X стоило поддерживать.