Читать книгу "Мой любимый враг - Салли Торн"

Зубы начинают стучать, и я тянусь к сэндвичу, очень аппетитному с виду. Никаких дешевых изысков. Ровно разрезан по диагонали, именно такие я люблю.

Я жую, как бурундук, используя свои маленькие цепкие ручки, чтобы отрывать корку от хлеба. Глаза у меня становятся яркими и подвижными, как у куклы, а щеки раздуваются.

– Ты не сказала ни слова с того момента, как проснулась. Ты выглядишь пришибленно. Руки дрожат. Пониженный сахар? Плохой сон приснился? Укачало в машине? – Джош ставит свою тарелку с нетронутым сэндвичем. – Ты устала? У тебя болит живот? – Джош потирает мои ноги сквозь плед. Когда он снова начинает говорить, то делает это так тихо, что я едва его слышу. – Ты поняла, какую ошибку совершила, проведя это время со мной.

– Нет, – бормочу я с набитым ртом и закрываю глаза.

Тревожная складка на лбу Джоша убивает меня.

– Нет?

Чувствую себя ужасно. Разрушаю волшебный пузырь радостной энергии, в котором мы находились по пути домой.

– Сегодня воскресенье, – отвечаю я после долгого обдумывания.

– Завтра понедельник, – откликается Джош.

Мы оба отхлебываем из чашек. Игра в гляделки началась, я переполнена вопросами, которые до смерти хочется задать, но не представляю, как к этому подступиться.

– Правда или желание? – говорит Джош. Он всегда находит правильные слова.

– Желание.

– Трусиха. Ладно. Тогда съешь целую баночку острой горчицы из моего холодильника.

– Я надеялась на что-нибудь сексуальное.

– Я дам тебе ложечку.

– Правда.

– Почему ты так странно себя ведешь? – Джош откусывает кусок сэндвича.

Я вздыхаю так глубоко, что возникает боль в легких.

– Я была не готова к этому, и у меня появляются пугающие чувства и мысли.

Джош пристально смотрит на меня, пытаясь заметить малейшие признаки лжи. Ничего не находит. Ответ мой крайне сжат, но правдив.

– Правда или желание?

– Правда, – не моргая, отвечает он.

В окна проникает вечерний свет, и я вижу кобальтовый ободок вокруг радужки его глаз. Приходится на миг закрыть глаза, пока не схлынет боль от такой красоты.

– Что за отметки ты делаешь в ежедневнике? – Мне запало в голову, что в прошлый раз он не ответил, сомневаюсь, сделает ли это сейчас.

Джош улыбается и смотрит в тарелку:

– Так, мальчишество.

– Меньшего я от тебя и не ожидала.

– Я записывал, одета ты в платье или в юбку. «П» или «Ю». Ставил значки, когда мы ругаемся и если замечал, что ты улыбаешься кому-то другому. А еще – когда мне хотелось тебя поцеловать. Точки – это просто мои перерывы на обед.

– Ох… Но зачем? – В животе у меня трепет.

Джош размышляет, как ответить.

– Когда так мало получаешь от кого-то, берешь все, что можешь.

– И давно ты этим занимаешься?

– Со второго дня в «Б и Г». Первый день прошел как в тумане. Я собирался собрать статистику. Прости. Когда говоришь об этом вслух, звучит безумно.

– Хотела бы я додуматься до такого, если от этого становится легче. Я не менее безумна.

– Ты взломала код рубашек очень быстро.

– Почему ты носишь их в определенной последовательности?

– Хотел посмотреть, заметишь ли ты. И когда ты заметила, тебя это взбесило.

– Я всегда замечала.

– Да, знаю. – Джош улыбается, и я улыбаюсь тоже. Чувствую, как он берет в руки мою ступню и начинает ее массировать.

– Эти рубашки, отмечавшие дни недели, странным образом меня успокаивали. – Я откидываюсь на спину и смотрю в потолок. – Вне зависимости от происходящего я знала, что, когда войду, увижу белую. Потом бело-серую. Кремовую. Бледно-желтую. Горчичную. Светло-голубую. Голубую, как спальня. Голубино-серую. Темно-синюю. Черную. – Я загибаю пальцы.

– Ты забыла, бедная старая горчица не на том месте. В любом случае скоро ты уже не будешь видеть мои глупые рубашки. Мистер Бексли сказал, что к пятнице отборочная комиссия уже примет решение.

– Но ведь пройдет всего один день после собеседований. – Я-то думала, на размышления уйдет неделя или две. Значит, в следующую пятницу я или буду праздновать победу, или окажусь безработной? – Мне тошно.

– Он сказал, что если за пять минут во время интервью не формируется решение, кто нужный кандидат, значит они сами идиоты.

– Лучше бы он не пытался давить на комиссию. Нам нужно, чтобы решение было честным. Ух! Я не представляю, как смогу отчитываться перед мистером Бексли сама, без тебя в качестве буфера. Говорю тебе, Джош, у этого мужика глаза – рентгеновские лучи.

– Мне хочется ослепить его кислотой.

– Ты держишь в ящике стола склянку с кислотой?

– Тебе это должно быть известно. Ты ведь совала нос в мой стол и в ежедневник.

В словах Джоша звучит упрек, но его взгляд остается дружелюбным. Он гладит мне большим пальцем свод стопы, и от этого я урчу.

– Ты уволишься, если я получу работу? – тихо спрашивает Джош.

– Да. Прости, но мне придется уйти. Сперва я говорила это из гордости. Но теперь ясно, что это единственный возможный вариант. Но знай, если решат, что ты лучше подходишь для этой работы, я уйду с радостью. Я буду радоваться за тебя, Джош, клянусь! Мне, как никому другому, известно, насколько упорно ты трудился ради нее. – Я немного выгибаю спину и вздыхаю. – Ты был бы моим боссом. Это было бы чертовски заманчиво – целоваться с главным исполнительным при каждом удобном случае, но нас обязательно поймали бы.

– А если ее получишь ты?

– Я не могу рассчитывать на твой уход, но быть твоим боссом я не смогу. Буду давать тебе какие-нибудь несусветные задания, и у Джанет случится удар.

– А если бы я стал твоим боссом, я бы так тебя уработал. До изнеможения.

– Ммм… Мне бы всю ночь снились грязные сны.

– Ты сказала моим родителям, что я, вероятно, скоро стану главным операционным управляющим. Ты действительно так думала или просто прибавила это к списку похвал в мой адрес? Ничего страшного, если последнее – правда.

– Если бы я была в приемной комиссии, то тщательно рассмотрела бы наши резюме, и ты, вероятно, покорил бы меня. Ты так хорош на своем месте. Я всегда восхищалась тем, как ты работаешь. – Я потираю руками грудь, чтобы облегчить боль.

– Не обязательно. Дело ведь не только в резюме. Еще будут собеседования. Ты очаровательна. Нет на свете человека, который не проникся бы к тебе симпатией в первый миг знакомства.

– И это говоришь мне ты? Я видела тебя в деле, когда ты к чему-то стремишься. Ты как политик тысяча девятьсот пятидесятых. Мягче мягкого.