Читать книгу "Подмененная - Виктория Холт"

Теперь мы часто слышали крик, имитирующий зимородка.

— Это полезно на случай, если дети потеряются, — сказал Том мисс Стрингер, — или когда их нужно вызвать из сада.

Кроме того, мисс Стрингер одобряла изложение исторического материала в колоритном пересказе Тома Марнера. Так что даже она не возражала против его присутствия в доме.

Все эти разговоры об Австралии, естественно, заставляли меня еще чаще думать о Патрике. Я размышляла о том, чем он может сейчас заниматься и часто ли он думает обо мне. Должно быть, он упрекает меня за то, что я позволила усомниться в нем. В глубине души я не сомневалась… но все-таки где-то оставался этот унизительный страх.

Я думала, что до конца своих дней буду тосковать по нему, верить в него… или же всегда останется эта тень сомнения?

Что-то говорило мне: даже если бы это было правдой, любя его по-настоящему, я не оставила бы его.

Разве понимание и прощение не являются самой сутью любви? Как там говорится? «В болезни и во здравии…» Если это было болезнью, то разве я не обязана была понять его и помочь?

Тогда он пришел в такой ужас оттого, что я не поверила ему. Мне хотелось кричать, что я поверила.

Это было правдой. Но проклятые сомнения оставались.

До чего же печальной оказывалась жизнь! Взять хотя бы постоянно грустную Селесту. Почему нельзя жить просто, легко, подобно таким людям, как Том Марнер?

* * *

Я любила оставаться наедине со своими размышлениями, хотя они были далеко не радостными. Временами я была готова написать Патрику, упросить его вернуться, восстановить прежние отношения и думать о совместном будущем.

Но я понимала, что такой жизни, о которой мы мечтали, уже не будет. Память о случившемся не исчезнет. Думаю, мое столкновение с Жан-Паскалем, который с тех пор ни разу не изволил посетить свою сестру, дало мне возможность лучше понять ужасное положение жертвы такой ситуации. Я не смогу забыть искаженное страхом лицо Белинды, ее потрясение случившимся.

То, что детей так заинтересовал Том Марнер, позволяло мне побыть в одиночестве, и я довольно часто стала выезжать верхом. Тишина деревенских проселков действовала умиротворяюще, хотя мысли о Патрике не покидали меня и я считала, что расставание с ним навсегда омрачит мою жизнь.

Однажды мой путь домой пролегал мимо таверны «Судья-вешатель». Я придержала лошадь, чтобы взглянуть на таверну, и вспомнила, как Оливер Джерсон водил туда детей, как они в радостном возбуждении пили из кружек разбавленный сидр.

Когда я подъехала ближе, из таверны вышли двое и направились к конюшне.

Я уставилась им вслед, с трудом веря своим глазам, потому что это были Оливер Джерсон и Селеста. У меня сразу появились мрачные предчувствия. Селеста тайно встречается с Оливером Джерсоном! Конечно, тайно, ведь в дом его никто не пустил бы. Что все это могло значить? Я понимала ее положение жены, на которую муж не обращает внимания… но Оливер Джерсон!

Я решила, что если они заметят меня, то мы все окажемся в неудобном положении, поэтому резко развернула лошадь и двинулась в обратную сторону.

Остаток дня я провела, думая о случившемся.

Если мои опасения были верны, нас ожидали крупные неприятности. Возможно, она искала утешения?

Если так, то кому же ей еще и довериться, как не мужчине, буквально излучавшему обаяние и весьма склонному к тому, чтобы утешить жену своего врага?

У них было много общего: оба они были обижены Бенедиктом, оба могли иметь претензии к нему и, весьма вероятно, желание отомстить.

Но какое это имеет отношение ко мне? Пусть мой отчим сам разбирается со своими делами.

Однако за последние недели наши взаимоотношения с ним изменились. У меня возникло ощущение, словно мама находится где-то рядом и просит меня не ссориться с ним и по мере сил помогать ему.

Откуда у меня появились эти странные мысли?

Наверное оттого, что я жила в доме, в котором, по слухам, водилось привидение женщины, чья судьба напоминала судьбу моей мамы.

Мы с Бенедиктом были людьми, которых она искренне любила, и я никак не могла избавиться от мыслей о том, что существуют узы, которые даже смерть не в силах разорвать. Более всего мама желала, чтобы мы с Бенедиктом стали друзьями.

Много я думала о Седеете и Оливере Джерсоне. Я слышала, как он пытался шантажировать отчима, и была уверена, что он беспринципный авантюрист. Знает ли об этом Селеста, или она находится под воздействием его обаяния, вдвойне приятного женщине, которая сознает себя ненужной?

Я решила поговорить с ней.

Я пригласила ее зайти ко мне, сказав, что хочу показать ей одну любопытную вещь. А когда она, ничего не подозревая, пришла, я подумала, что лучше сразу все выяснить.

— Селеста, — сказала я, — это, разумеется, не мое дело, но на днях я проезжала мимо «Судьи-вешателя».

Она побледнела, а затем залилась румянцем:

— Ты видела…

— Да. Я видела тебя, когда ты выходила с Оливером Джерсоном.

Она промолчала.

— Тебе, конечно, известно, что Бенедикт запретил ему являться в этот дом?

Она кивнула.

— Селеста, пожалуйста, прости меня, но…

— Я понимаю, о чем ты думаешь. Ты ошибаешься.

Я отправилась на встречу с ним, потому что… ну, ты ведь знаешь, что он покинул наш дом в спешке.

Я кивнула.

— Он нашел в своем багаже какие-то кружевные салфетки… в общем, мелочи. Он сказал, что, должно быть, второпях забрал их вместе со своими вещами.

Ему показалось, что они могут представлять ценность — кружева ручной работы и так далее, так что захотел вернуть их.

— И они действительно ценные?

— Не знаю. Я никогда их раньше не видела и понятия не имела, что они пропали. Я занесла их в комнату, которую он занимал раньше. Надеюсь, ты не думаешь…

— Нет, конечно, но, видишь ли, Бенедикт крупно поссорился с ним…

— Бенедикт никогда не обсуждает со мной подобные вопросы. Мистер Джерсон сказал, что между ними произошло какое-то недоразумение. Он не хотел, чтобы Бенедикт узнал о том, что мы встретились, и решил, что такой способ наиболее удобен.

— Знаешь, а ведь он может быть весьма опасен, — сказала я.

— Опасен?

— После той ссоры. Думаю, он никогда больше не появится в этом доме.

— Он сказал, что его незаслуженно оскорбили.

— И ты поверила его объяснению?

Она пожала плечами.

Я не знала, насколько можно быть откровенной в разговоре с ней, но мне стало казаться, что я ступаю на опасную тропку. Бенедикт выговорился передо мной в каком-то порыве, разгоряченный ссорой с Оливером Джерсоном, зная, что я подслушала их разговор и поняла, что к чему. Возможно, я уже зашла слишком далеко.