Читать книгу "Железный канцлер Древнего Египта - Вера Крыжановская-Рочестер"

Узнав, в чем дело, жена Потифара рассмеялась.

– Будет тебе кричать и бесноваться, Майя! Велика беда, подумаешь! Если уж Гор прощает Аснат двух детей от Иосэфа, то, разумеется, не станет шуметь из-за третьего и это никак не может помешать их союзу.

– А ведь ты права; как это я раньше об этом не подумала! Пойду сообщу Гору истину, – ответила, успокоившись, Майя, и, не ожидая ответа дочери, поспешила выйти из комнаты.

Эпилог

Прошли многие годы. Секенен-Ра, Таа III Победоноснейший почил в Озирисе; его преемник Камес последовал за ним в могилу после весьма недолгого царствования. Но память о славном царе, нанесшем решительный, смертельный удар гиксам, по-прежнему жила и чтилась в народе, и его скромная гробница в некрополе Фив служила местом паломничества, даров и многих жертвоприношений.

Шесть лет как Амес I занимал трон фараонов и только что ознаменовал свое царствование взятием Авариса. После продолжительной осады пало неприступное убежище ненавистных поработителей, и с устьев Нила до самых порогов земля Кеми была свободна.

В священном городе Гелиополе готовилось пышное торжество. Прибыл молодой фараон, чтобы там, согласно древнему обычаю, отпраздновать свое коронование; в первый раз за пятьсот лет истинному фараону предстояло возложить на свою главу красную и белую корону Верхнего и Нижнего Египта.

Еще накануне торжественного дня народ уже был в необычайном оживлении; для присутствования на великом национальном торжестве в Гелиополь съехались отовсюду, даже из самых отдаленных областей Египта, номархи, жрецы и сановники. Без сомнения, среди «хаков» немало было и недовольных, которые в мелком тщеславии своем считали себя обиженными возведением на трон единого и могущественного государя; но, сознавая всю несвоевременность подобных притязаний, они показывали вид, что разделяют общий восторг.

Уже с рассвета на разукрашенных улицах теснилась нарядная, веселая толпа; все дома были убраны гирляндами цветов, и даже самые бедные лачуги выставили по зеленой ветке. Особенно густая толпа стояла перед входом в царское жилище, и тут веселость и добродушие египтян проявлялись особенно ярко. Судили и рядили о праздничном убранстве дворца, передавали втихомолку друг другу черты из жизни фараона, рисовавшие характер молодого царя и его ближайших советников, острили и пересмеивались с соседями, закусывая лакомствами, которые захватили с собой из дому или покупали на лотке у торговцев, – так как и во времена Амеса существовали уже такого рода скромные представители торговли.

Все были счастливы и веселы; голод и прошлые лишения были, казалось, позабыты, так как уже много лет обильные разлития Нила восстановили в стране изобилие и богатство. Нищенствующие жрецы, расхаживавшие между тесными рядами зрителей с навешенными на груди маленькими божницами, делали поэтому прекрасные дела; каждый из них, превознося чудесное могущество и необычайное покровительство бога или богини, статуэтки которых носил в божнице, предлагал их поклонению верных, которые набожно прикладывались к ним и затем щедро сыпали дары в кожаную котомку, висевшую за спиной носителя святыни.

Оглушительные звуки труб, возвестившие начало церемонии, положили конец разговорам; всеобщее внимание сосредоточилось на дворцовых воротах, откуда вышли царские скороходы и длинными золочеными жезлами стали раздвигать народ, очищая место для шествия, участники которого выходили из дворца и строились на улице. Восторженное волнение охватило народную массу, когда перед ней в блестящем вооружении величественно прошли войска с цветущими ветками в руках, за ними номархи, князья дома фараонова, сановники, и, наконец, показался, окруженный целым лесом вееров, переносной трон, на котором восседали Амес с его супругой Нофритари. Бурные приветственные клики встретили молодого фараона, который уже не был чужим народу, подобно Апопи и его предшественникам, а истинным сыном Ра, олицетворявшим в своем лице победу и торжество Египта над его вековым врагом.

В то же время другая процессия выходила из святилища храма Солнца, медленно направляясь навстречу фараону через огромные дворы и аллеи сфинксов.

Выступали певцы и певицы храма с арфами на плечах под начальством регентов, дирижировавших со свитками в руках пением священных гимнов; а за ними следовали длинная вереница жрецов со статуями богов и их символами, священная барка Ра, убранная цветами под балдахином; прорицатели и посвященные в таинства, и, наконец, сам Потифэра – лично священнодействовавший, облеченный во все знаки своего, первого в государстве, сана и со скипетром в руках, – знаком его высоких жреческих обязанностей.

Когда оба шествия встретились, фараон сошел с носилок и направился к Верховному жрецу, ожидавшему его под пилонами главного входа священной ограды. Окропив монарха очистительной водой, Потифэра провел его на главный двор храма, посреди которого было поставлено два жертвенника со священными хоругвями, и там, под звуки гимнов и среди клубов фимиама, фараон принес жертву своему бессмертному отцу.

Когда свершился величественный обряд коронования и фараон срезал золотым серпом поднесенный ему сноп, то по повелению Потифэры жрец выпустил четырех птиц, улетевших в разных направлениях, а Верховный жрец торжественно провозгласил:

– Дайте свободу четырем жизням – Амсет, Сис, Сумантс и Кебхснив; летите на юг, север, восход и запад и поведайте богам этих стран, что Горус, сын Изиды и Озириса, коронован царским венцом, и что фараон Амес I венчался двойной короной – Верхнего и Нижнего Египта.

После полудня того же знаменательного дня, когда фараон, возвратившись во дворец, отдыхал после утомительной церемонии, а веселившийся народ наполнял своим ликованием улицы Гелиополя, в доме Потифэры собрался небольшой кружок родных и друзей.

У большого окна, выходившего в сад, сидел престарелый первосвященник и разговаривал с Потифаром и Ракапу. Годы и заботы согнули высокий стан Потифэры и глубокие морщины бороздили его мощный, широкий лоб, но из-под густых бровей блестели те же дышавшие энергией и волей глаза. Бывший губернатор Гелиополя удалился от службы, и его пост занимал теперь Гор; а Потифар по-прежнему был комендантом Мемфиса.

Поодаль от первой сидела другая группа, состоявшая из Гора, Ранофрит, Армаиса и Майи, а в конце залы двое красивых юношей, сыновья Потифара, шумели и возились с очаровательной девочкой лет двенадцати и здоровым мальчуганом двумя-тремя годами ее моложе. Недоставало одной Аснат; около шести лет назад она умерла от непонятной, изнурительной болезни, не поддававшейся никакому лечению; она угасла, как тухнет лампада за недостатком масла, – тихо, без страданий, после шестилетнего замужества с Гором, оставив своему неутешному супругу сына и дочь, родившуюся от Иосэфа; девочку эту Гор усыновил и любил, как отец.

Глубоко огорченный потерей горячо любимой дочери, Потифэра смотрел, однако, на эту смерть как на освобождение Аснат от ее необыкновенной болезни – последствие колдовства, которым Адон запятнал ее душу, внушив ей недостойную к себе страсть. В глазах Верховного жреца Аснат оставалась жертвой политики и злобы Апопи; допустить с ее стороны любовь к «нечистому», которому ее принесли в жертву, было для него немыслимо, и это не могло быть объяснено ничем иным, как колдовством.