Читать книгу "Большая книга ужасов – 61 (сборник) - Евгений Некрасов"

– Мам, я просто…

– Спать живо, выключай ночник!

– Слышала?! – поддакнул Костик. При матери он жутко противный.

Я все-таки щелкнула ночником, и вся темнота мира рухнула мне на голову.

Костик плюхнулся на кровать и отвернулся к окну – миссия выполнена. А у меня перед глазами плавали цветные пятна. Казалось, я еще вижу тень на стене, хотя какой там, в темной-то комнате! В ноздри шибанул странный металлический запах, множество цветных пятен внезапно слилось в одно белое… Только не это! Не сейчас и не здесь, мать же стоит в дверях, она же смотрит!

Костик – бугор под одеялом – потихоньку превращался в пунктирный рисунок самого себя, парящий в воздухе, я же не могла видеть неподвижную кровать. Ох, сейчас визгу будет! Наверное, меня сразу прихлопнут тапком! Уж не об этом ли предупреждала Танька, когда говорила: «Вчерашние свои тебя не примут». Тогда утром я проснусь, как ни в чем не бывало, а в течение года умру вполне человеческой смертью, гуглили, знаем.

Дьякон стоял в шаге от меня и не шевелился, а я все равно видела даже черты лица. И мать почти не шевелилась: пунктирный рисунок в паре метров от меня, там, где у нас дверь, еле вздымал плечи и, кажется, хватал ртом воздух.

– Катька?! – Рисунок шагнул мне навстречу, запнулся обо что-то невидимое и рухнул вниз лицом.

Дьякон довольно хмыкнул. Бугор-Костик плавно вздымался: спит уже, дрессированный, а дьякон шагнул к дверям. Страшно было то, что я больше не видела пунктирного рисунка: мать перестала шевелиться! Черный Дьякон шел от меня к ней четыре длиннющих шага, а я все сидела: что делать-то?!

– Сама придешь! – Он перешагнул через невидимое препятствие и пропал.

Я сперва подумала: он ее утащил, и заскакала на месте, как ненормальная, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Пунктирная ночная рубашка, разметанные пунктирные волосы, нет, вот она здесь… Обморок или инфаркт? Или дьякон что-то наколдовал? Что мне такой делать? Расквакаться и разбудить Костика? А этот балбес что сделает? Да он и не знает, где у нас аптечка!

– Костя, помоги встать. Похоже, Катька меня заразила. Обморок вот, бред всякий…

Пунктирный Костик вскочил, будто и не спал вовсе. Легко поднял ее и повел вон из комнаты. В мою сторону они даже не глянули. Мать бормотала про нашатырь, градусник и аптечку, Костик молча двигал стулья и стучал дверцами шкафа. Я сидела на кровати и слушала их возню, пускай думают, что я сплю давно. Я даже кое-как поправила одеяло, чтобы было похоже, что под ним кто-то есть. А сама потихоньку спрыгнула под кровать, нечего мне показываться. Сидела себе, слушала ворчание из соседней комнаты:

– Надо же! В первый же день заразила! Как я завтра на работу пойду?! Достань градусник, мне нужно измерить температуру… Нет, сначала себе…

Ложись-ка ты у меня сегодня, нечего микробами дышать!

В ту ночь они так и не заглянули больше ко мне в комнату. Померили температуру-давление, да и легли себе. Я сидела под кроватью и думала, что все равно это лишь отсрочка, что меня обязательно засекут, и я узнаю, насколько права была Танька.

Утром я пошла к Тетьнюсе. Не сразу, конечно. Сначала выслушала, как я хорошо съездила на раскоп, что заболела и всех заразила (мои домочадцы с утра дружно хлюпали носами и вид имели жалкий). Потом топила печку, готовила завтрак и перетрясала коробку с лекарствами под стенания: «Какой же я видела жуткий сон»! Да, мать решила, что мое ночное превращение ей привиделось, благо Костик его проспал.

Потом меня услали в поликлинику (по дороге зайдешь в магазин, в аптеку и еще я забыла куда, вспомню – позвоню)… В общем, к Тетьнюсе я завалилась уже в обед, увешанная магазинными пакетами.

Тетьнюся жила в самом центре, если можно так сказать про сельский дом. Куда бы ты ни шел – пойдешь мимо Тетьнюси, поэтому вошла я, пригибаясь, чтобы в окна не увидели, и вместо «здрасьте» попросила опустить шторы.

– Катюша, ты вернулась уже? Я думала, ты на все лето!

Знахарка торопливо зашторивала окна, думаю, ее многие об этом просят, так что она привыкла. На окнах стояли всякие баночки-бутылки и жуткая алая бегония. У нас биологичка такие любит: весь кабинет зарос. На столе у окна, среди бесконечных стаканчиков с мудреной заваркой дымилась одинокая тарелка щей. Я еще и не вовремя…

– Садись-садись, пообедай со мной. Интересно мне, как ты съездила. Я в молодости тоже, ох, как путешествовать любила! – Она задернула занавески, отодвинула табуретку для меня и сразу отвернулась к плите. За все это время она не взглянула на меня – была занята другим и болтала, болтала, как ей интересно послушать о моей поездке. Она доставала и наполняла тарелку, стоя ко мне спиной, а когда повернулась – резко изменилась в лице.

– Ой! – глянула на меня Тетьнюся, будто увидела чудовище. Я думала, она тарелку выронит или хлопнется в обморок, с такими лицами только так себя и ведут.

Знахарка осторожно поставила тарелку. Мне показалось, что она отдернет руки, будто я могу укусить.

– Что случилось, Катюша? – Она это сказала так, будто меня уже похоронили и помянули, а я все пропустила и пришла за хлебушком. – Ты очень странно выглядишь. Может быть, мне просто кажется, но…

– Все верно, Тетьнюсь. Я затем и пришла. – И я показала ей пятно. Для затравки.

Знахарка вскинула брови, пробубнила под нос: «Не ожидала от тебя», – будто я в чем-то виновата, и сделала отвратительную вещь: крестясь и бормоча, смачно плюнула в меня через стол. Наверное, у меня стало такое ошалевшее лицо, что она рассмеялась. Потом встала, взяла в коридоре сапог, насадила на палку от метлы и поставила эту красоту в угол, приказав мне смотреть только туда. Я послушно уставилась на метлу, но краешком глаза видела, как Тетьнюся сворачивает мозолистые фиги и сует руки в карманы передника.

– Вот теперь можешь рассказывать… Да не смотри туда, щи прокиснут!

Я чувствовала себя пациентом лепрозория, отпросившимся домой погостить. Домашние, конечно, делают вид, что рады, но обниматься не лезут. И посуду твою потом выкинут. Конечно, спрашивают как дела, но вряд ли поймут твои прокаженные проблемы, поэтому лучше не распинаться, а говорить коротко и по делу. Тем более что у них на лице написано: «Когда ты уже исчезнешь, гниль ходячая?»

Тогда я лаконично, как могла, поведала о наших злоключениях в яме. О пропаже Таньки и Аллы тоже рассказала и о том, что бывает со мной ночью. О Черном Дьяконе, все, что слышала и нагуглила. Тетьнюся ерзала на месте и нервно поглядывала почему-то в тарелку, как будто и правда боялась, что щи прокиснут. А когда я замолчала, она сказала:

– Встань ко мне спиной, мне так думать удобнее.

Я подошла к сапогу на швабре, да так и встала, разглядывая стертые подметки. Тетьнюся возилась и стучала тарелками, наверное, несколько минут. Я думала, она про меня забыла и сейчас затеет мыть посуду.

– Катя, то, что ты говоришь, очень серьезно. – Знахарка наконец проснулась. – И очень странно. Такой, как ты сейчас, можно только родиться. А чтобы становились, да еще вот так… Я не слышала. Может, ты что-то упустила? Может, у тебя был кто в роду? Нет, вроде мы всех знали…