Читать книгу "Тайна Леонардо - Андрей Воронин"

– Финальная сцена, – отодвигая в сторону ненужную сумку, сообщила Валерия Захаровна. – Я могла бы поступить иначе, но, в конце концов, у вас на эту картину прав только чуточку меньше, чем у меня. Вы способны по-настоящему ценить красоту и, надеюсь, сумеете по достоинству оценить и мой прощальный жест.

– Я вас не понимаю, – дрожащим голосом солгала Ирина.

– Да неужели? Тогда надо признать, что вы сильно поглупели со времени нашего последнего разговора. Вы и тогда не блистали особым умом, но теперь это что-то из ряда вон выходящее... Что ж, в таком случае обернитесь. Может быть, тогда все станет немного понятнее.

Ирина обернулась и с пронзительным криком отскочила в угол, едва не сбив картину с шаткой подставки.

Прямо у нее за спиной на рыжей больничной кушетке полулежал, привалившись плечом к стене, незнакомый Ирине мужчина средних лет – мертвый, как кочерга, мертвее мертвого. Рот у него был открыт, глаза тоже, на лице застыло выражение тупого изумления. Это мертвое лицо было неповрежденным, без единой царапинки, но стена позади выглядела так, словно ее поливали из пожарного брандспойта – но не водой, а чем-то красным. На потемневшей, подсохшей крови жутко белели какие-то студенистые комки и клочья, при виде которых Ирину едва не вывернуло наизнанку.

– Я объясню вам, милочка, что здесь происходит, – словно откуда-то издалека, доносился до нее голос Валерии Захаровны. – Перед вами маньяк, укравший картину. Вы, милочка, как истинная жрица искусства, пустились на поиски. Вы напали на его кровавый след, прошли по нему до самого конца, до этой вот ужасной комнаты, и застигли негодяя в тот самый момент, когда он, движимый какими-то своими грязными, эгоистическими побуждениями, готовился уничтожить "Мадонну". Для этого у него была приготовлена вот эта бутыль с кислотой – видите? Концентрированная аш-два эс-о-четыре, результат гарантирован... Разумеется, вы не могли этого допустить и вступили с мерзавцем в неравную борьбу. Он застрелил вас из этого вот пистолета, а потом облил картину кислотой, вставил ствол пистолета в рот и застрелился. Маньяк, что с него возьмешь?

– Вы чудовище, – сказала Ирина.

– Это частное мнение представляется мне не заслуживающим внимания, – спокойно возразила Валерия Захаровна. – Еще что-нибудь скажете?

– Я не понимаю, зачем вам это понадобилось.

– Что именно? Убить его? Он слишком много обо мне знал и был слишком слаб, чтобы молчать до конца. Убить вас? Но, милочка, вы подошли ко мне чересчур близко, и я поняла, что не смогу бесконечно водить вас за нос! Слишком уж это явная улика – мое лицо...

– Я говорю о картине.

– Даже так? Что ж, похвально, похвально... Судьба искусства прежде всего, да? Похвально, я так не умею. Для меня, милочка, превыше всего моя собственная судьба, мои желания, мои, если хотите, капризы. Эта картина всю жизнь меня преследует. Теперь мы с ней стали неотличимо похожи, но это ведь, как вы сами понимаете, ненадолго. Еще десяток лет, ну два, ну, от силы три десятка, и я превращусь в старуху, в развалину. А она так и останется юной и прекрасной, эта безмозглая корова эпохи Возрождения, вряд ли умевшая хотя бы прилично читать. Поглядите на нее! Пятьсот с лишним лет, и ни одной морщинки! Где же справедливость? Нет, милочка! Я, конечно, не бессмертна, но и ее бессмертие на этом кончается!

– Вы сумасшедшая, – сказала Ирина. – Вы не посмеете!

– Не обольщайтесь, милочка. За свою долгую и насыщенную событиями жизнь я уже посмела много такого, что курочкам вроде вас и в страшном сне не приснится. А что касается сумасшествия, это вопрос спорный, а на дискуссию у нас с вами времени нет. Вот шприц. Сумеете сделать себе инъекцию? Я сама боюсь уколов, но это ведь не просто укол, это – наркоз, анестезия. Неужели вам хочется почувствовать, как кусок грубого свинца в стальной оболочке сверлит ваш мозг? Лучше сделайте укол.

Она с улыбкой протянула шприц Ирине.

– Воткни это себе в задницу, старая ящерица!

– Я дала тебе шанс, девчонка, – ледяным голосом произнесла Валерия Захаровна, опуская шприц и поднимая пистолет, – а ты им не воспользовалась. Теперь пеняй на себя. Ведь в голову может попасть не первая пуля, а вторая или, скажем, седьмая...

– Я вам не помешаю? – раздался от дверей смутно знакомый голос.

Демонстрируя завидную быстроту реакции, Валерия Захаровна метнулась к столу, на котором стояла бутыль. Послышался звук, похожий на хлопок в ладоши, стреляная гильза со звоном упала на бетон. Пуля ударила в самый верхний краешек стеклянной пробки, сбросив бутыль со стола, и та с треском разлетелась вдребезги на полу, окатив своим маслянистым содержимым ножку стола. Дерево задымилось и начало чернеть прямо на глазах, медленно расползающаяся лужа курилась ядовитым паром.

– Бросьте пистолет, – сказал Глеб Сиверов, похожий в своих темных очках на современный вариант ангела мщения. Тяжелый "стечкин" с длинным глушителем смотрел Валерии Захаровне в лицо. – Мне очень редко приходится стрелять в женщин, и каждый раз это дьявольски неприятно, но, поверьте, я не промахнусь.

– Какая галантность, – с отвращением произнесла Валерия Захаровна, небрежным жестом отбрасывая в сторону пистолет. – Вы настоящий рыцарь!

– Вы мне льстите, – сказал Сиверов. В его левой руке возник серебристый цилиндрик – цифровой диктофон доктора Мансурова. – Я записал вашу страстную речь от первого до последнего слова. Так что, уважаемая Валерия Захаровна, и до суда и в особенности после него вы встретите великое множество мужчин и женщин, многократно превосходящих меня во всем, что касается галантности, манер и светского обхождения. Ваша прекрасная внешность очень пригодится вам в лагерном бараке, там для нее найдутся настоящие ценители... вернее, ценительницы.

Он еще не успел договорить, а Валерия Захаровна уже вонзила себе в плечо иглу шприца. Это было проделано жестом самурая, совершающего церемониальное самоубийство; пластмассовый поршень без колебаний устремился вперед и вниз, выдавливая из шприца прозрачную жидкость.

– Чтоб вы сдохли, – сказала Валерия Захаровна.

– После вас, мадам, – ответил Сиверов, и пожилая женщина с молодым, уже начавшим деревенеть лицом упала ничком в дымящуюся лужу серной кислоты.

* * *

Ирина пришла в себя только в гараже и обнаружила, что идет, механически переставляя ноги, поддерживаемая за талию Сиверовым. В другой руке Глеб Петрович держал "Мадонну" – держал небрежно, за раму, как какой-нибудь паршивенький пейзажик работы безымянного уличного художника ценою рублей в пятьсот, не больше. Она сбросила руку Сиверова, покачнулась, но устояла и потянулась к картине.

– Вы с ума сошли! Немедленно дайте сюда!

Глеб посмотрел на нее. Черные очки, как всегда, мешали разобрать выражение его лица. Немного помедлив, он отдал картину, ограничившись тем, что осторожно взял Ирину под локоть. Она хотела вырвать локоть, но передумала: честно говоря, картина оказалась тяжелее, чем ей представлялось, да и ноги слушались плохо.