Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

Рузвельт отказался. Он посчитал такой договор ужасной ошибкой, фактическим отказом от принципов Атлантической хартии, провозглашающей самоопределение, которые объединяют многие неравноправные угнетенные народы. Он знал, что Черчилль начинает проявлять уступчивость русским требованиям и в угоду Сталину фактически начал обсуждать послевоенное устройство Европы с находящимися в Лондоне правительствами в изгнании. Еще в июле прошлого года Рузвельт просил Черчилля сделать «всеобъемлющее заявление… разъясняющее, что не предусматривается никаких обязательств на послевоенный период в отношении территорий, населений или экономик в мирное время»[549]. Черчилль проигнорировал эту просьбу. В возможности заключения такого договора Рузвельт увидел не только измену принципам Атлантической хартии, но и вообще плохой политический ход. Вспомнив о том, как серьезно помешали президенту Вильсону данные им в Версале обязательства, участником которых он фактически не являлся, Рузвельт предпочел, чтобы ему не связывали руки.

Рузвельт не стал снова обсуждать эту тему с Черчиллем и предпочел воздействовать на него дипломатическими средствами. Он поручил Самнеру Уэллсу, весьма корректному и элегантному заместителю госсекретаря, сделать категоричное заявление Эдуарду Вуду, которого всегда именовали лордом Галифаксом. Этот сухопарый, высокий, очень светский и более чем элегантный бывший вице-король Индии в то время занимал пост британского посла в Америке. Галифакс, являвшийся хорошим другом королевы, в свое время снискал недобрую славу, назвав Геринга «привлекательным», а Геббельса – «симпатичным»[550]. Он также отстаивал концепцию (приводя Рузвельта в ужас) о необходимости в послевоенный период обеспечивать при помощи Германии баланс сил с Россией. Рузвельт объяснил Уэллсу, что именно он должен сказать. Уэллс, живший в большом особняке в пригороде Вашингтона Дюпон-Серкл и проводивший выходные дни в другом большом особняке неогеоргианского стиля из сорока девяти комнат на высоком холме над рекой Потомак в штате Мэриленд, был самым подходящим человеком, чтобы осадить британского посла. В феврале он объявил Вуду, что у него есть специальное указание президента передать Галифаксу, что Рузвельт прочитал все его документы «и отозвался о них только одним словом: “провинциализм“»[551]. Столь оскорбительный отзыв в адрес лощеного дипломата-аристократа ошеломил Галифакса. Уэллс выдержал паузу, чтобы дать Галифаксу время прийти в себя, и продолжил, подчеркнув, что Рузвельт считает секретный договор, признающий Советский Союз в границах 1941 года, «не той проблемой, которую стоит обсуждать в настоящее время». Затем, окончательно добивая собеседника, Уэллс добавил, что президент полагает «лично обсудить… непосредственно со Сталиным» вопрос о том, какой будет структура обеспечения безопасности, обоснованно соотносимая с Советским Союзом.

Черчилль намеревался подписать договор о границах, поскольку он никогда не доверял Сталину. Премьер-министр всегда считал в глубине души, что Сталин мог повернуться лицом к союзным державам только с целью перехитрить их, а затем мог снова объединиться с Гитлером. (У Сталина были аналогичные опасения в отношении Черчилля – что тот вступит в переговоры с Гитлером.) Неохотное согласие Черчилля с требованием Сталина об установлении границ в этом случае можно считать своего рода подкупом, на который он счел необходимым пойти, чтобы удержать Сталина на своей стороне.

С другой стороны, Франклин Делано Рузвельт, рассматривая вероятность объединения Сталина с Гитлером на фоне крайне жестоких действий немецкой армии в Советском Союзе и экстраординарных заявлений Гитлера в течение ряда лет о своих планах в отношении славянских народов, считал ее весьма сомнительной. Президент был уверен, что у Сталина есть веские основания полагаться на него. Ведь, кроме всего прочего, Рузвельт был американским президентом, который в свое время осознал необходимость признания Советской России, чего Ленин добивался с момента прихода к власти, и Рузвельт это сделал, несмотря на все проблемы, возникшие для него впоследствии. Вполне определенным свидетельством отношения Сталина к президенту явились традиционно лестные для Рузвельта публикации в советской прессе, полностью контролируемой Сталиным. 30 января, в день шестидесятилетия Рузвельта, газета «Известия» опубликовала посвященную ему статью, во многом льстивую и приукрашенную, в которой содержались неподдельно доброжелательные высказывания Сталина в его адрес, сделанные в интервью советского лидера Г. Дж. Уэллсу еще в 1934 году. Сталин говорил тогда о выдающихся личных качествах президента, особо отметив его инициативность, твердость убеждений и решительность. Сталин назвал Рузвельта выдающимся лидером капиталистического мира.

Объясняя Черчиллю свои действия в отношении Сталина, Рузвельт незадолго до отправки в Лондон Гопкинса и Маршалла послал премьер-министру свои тщательно продуманные соображения на этот счет: «Знаю, что Вы не сочтете меня излишне откровенным, если я скажу Вам, что я лично скорее могу договориться со Сталиным, чем с кем-либо из Вашего Министерства иностранных дел или моего Госдепартамента. Сталин не выносит всех Ваших высокопоставленных коллег. Он с большей симпатией относится ко мне, и я надеюсь, что так будет и впредь»[552].

Рузвельт был уверен, что Сталин будет и впредь полагаться на Америку и лично на него в своих усилиях спасти Россию. Более того, он полагал, что сама мысль о том, что Сталин может капитулировать, была абсурдной. Германская армия уже захватила тысячи квадратных километров территории России; немецкие ВВС и ВМС топили корабли союзников с важным грузом оружия, продовольствия и одежды; немецкие солдаты убивали русских в ужасающих количествах. Но Сталин не мог капитулировать, поскольку Гитлер уничтожал русскую культуру и намеревался полностью истребить русский народ. Как было известно, немцы сгоняли миллионы пленных красноармейцев на открытые площадки, оставляя их умирать от голода и непогоды. Захватив города и деревни, немецкие солдаты сознательно уродовали и уничтожали сокровища русской культуры. И Сталину это было хорошо известно.

Сталин однажды уже вступал в сделку с Гитлером. Рузвельт был убежден, что он не совершит такой ошибки вновь.

С другой стороны, Рузвельт также знал, что у Сталина были веские причины не полагаться на Черчилля. Президент не верил, что уступки требованиям Сталина повысили бы доверие Сталина к премьер-министру. Как он сказал в марте министру финансов Генри Моргентау, «англичане не спешат выполнять своих обещаний русским… Единственная причина наших хороших отношений с русскими заключается в том, что мы до сих пор неукоснительно выполняем наши обещания»[553].