Читать книгу "Венец всевластия - Нина Соротокина"

— Ой, страсти какие!

— Это ты верно говоришь. Твоя родина Флоренция — страна веселая, а наша — страстная.

— Моя родина Русь!

— Не злись. Выбрал, так выбрал. Не о том сейчас разговор.

Паоло меж тем очинил перо и принялся записывать слова Курицына, но он того даже не заметил.

— Иосиф Волоцкий обозвал нас жидовствующими. И все потому, что мы по лунному календарю «Шестикрылу» конец света отодвинули. У иудеев своя вера, у нас — своя. Неужели прилепится к нам эта кличка? Паоло, мальчик мой, нас нельзя накрыть одной крышкой. У нас, которых скопом назвали еретиками, были разные знания, разные взгляды. Мы спорили и, видит Бог, пока еще не окончили нашего спора. Я говорю: «Наука приблаженна есть. Она оборотит человецев к Богу. И главное — не что говоришь, а что делаешь». И Алексей, протопоп покойный, тоже о том говорил, а зятю его Ивану Максимову, это не интересно. А Васюку Сухому одно важно, чтоб хлеб был дешев. Под эту мысль он любую доктрину признает. И еще у нас была астрология. Иные говорили — игра, забава, а я говорю — истина, касаемая земного и небесного устроения! Но всем было интересно. Мы спорили, и главным был спор о бедности, о том, имеет ли право церковь быть богатой по Божественному промыслу.

И великому князю все это было интересно, потому что он для ратников своих землю искал и не находил. Но это не пиши! Про царя Ивана не пиши. И вообще выбрось это из головы.

— Я уже совсем запутался, — взмолился Паоло.

— Царь Иван теперь борец за чистоту греческой веры! И правильно. Литва и Киев подписали унию, и от этого пошли большие разногласия в православии.

— Унию подписали… это же давно было.

— В этом мире ничего не бывает давно. Унию подписал во Флоренции последний государь византийский — Иоанн Палеолог, дабы защититься от турков-османов. Но все зря! А сейчас надо защитить православных в Литве.

— Это вы про войну? Хороша защита…

— А ты не умничай. Не твоего ума это дело. Государь Иван Васильевич прав! Он всегда прав. У меня еще к тебе дело. Может быть — главное. Но ты должен остаться у меня ночевать, а иначе нечего и начинаться. Разговор будет длинный.

— Останусь.

— А жена не забранится?

— Нет. Она у меня тихая.

— Так я с ней и не познакомился. Все как-то недосуг было, а попросту говоря не хотел я вам жизнь портить. Ну ладно, не перебивай. Слушай внимательно. Я хотел тебе кое-что отдать…

Курицын сунул руку под перину и вытащил небольшую, плотно набитую кожаную мошну на вздержке. Он посмотрел на мошну с удивлением, по его разумению рука должна была выдернуть что-то другое, но потом смирился, протянул мошну молодому человеку.

— Это я тебе тоже хотел отдать.

Паоло развязал тесьму и высыпал содержимое мешочка на одеяло. Экое богатство. Казалось вся комната вспыхнула, а потом засветилась радугой от разноцветья яхонтов и лалов.

— Я не могу этого взять!

— Детей у меня нет, а тебе это пригодится, — скучно сказал Курицын. — Вот это жене твоей к свадьбе.

Он вытащил из драгоценной перепутанной массы кольцо с лазоревым яхонтом, потом роскошные трехрядные рясы, унизанные гурмыжским уродоватым жемчугом. Такой жемчуг был особенно дорог. Тут же находилось и чело, к которому эти рясы прикреплялись. Чело было украшено жемчугом дробницей и мелкими изумрудами-искрами. Паоло потрясенно рассматривал свалившееся на него богатство.

— Откуда это все?

— От жены покойной осталось. Возьми и забудь. Пустое… Я не об том хотел говорить, — рука его опять нырнула под перину и на этот раз достала то, что требовалось.

— Теперь самое главное. Я написал текст. Вот…

Паоло держал в руках исписанные полууставным почерком листы и витиеватую надпись на титуле «Сказание о Дракуле воеводе». Сказание о непомерно жестоком, почти сумасшедшем владыке он читал раньше, исследовав содержимое ларца. Более того, он даже водяной знак изучил — бычья голова с прямой линией меж рогов с крестом и змеей. Он, помнится, рассматривал эту бумагу на свет и все прикидывал — сколько она может стоить — уж больно нарядна, умеренно ворсиста и для письма приятна. Сознаться, что он читал тайно все эти ужасы, Паоло не мог, поэтому теперь ему надлежало выказать искреннее удивление и заинтересованность — оказывается, учитель еще и писатель!

— Все прочие бумаги я сжег, — продолжал Курицын, — а эти листы хотелось бы сохранить в назидание для потомства. Ты прочти на досуге. Дракула по-волашески Дьявол, а в миру сей воевода имел имя Влад и прозвище — Цеппеш. И придумал воевода Влад Цеппеш построить справедливое государство.

— Но это же хорошо, — угодливо поддакнул Паоло.

— Хорошо-то хорошо, но какой ценой. Всех воров, убийц нищих, неверных жен, сумасшедших, девиц, что не сберегли девственности, лукавых философов и дураков Дракула попросту замучил до смерти. И еще любил загадки загадывать. Не отгадаешь — тоже смерть. Цеппеш по-волашески значит Прокалыватель, а прокалывал он людей — на кол сажал. Любил также кожу с живых людей сдирать. А ведь был христианином, но понимал православие на свой лад. Лютой жестокости был человек! Пришли к нему как-то раз турецкие послы и не сняли перед ним свои шапки, мол, обычай не велит. Так Дракула велел им их шапки к голове гвоздями прибить. А с другой стороны… был в его государстве колодец с необычайно вкусной водой. Дракула велел повесить у колодца золотую чашу, чтобы каждый мог испить свежей воды. Так и висела та чаша, не нашлось во всем государстве вора, который отважился бы ту чашу украсть. Я когда сказание это писал, думал о Дракуле, а сейчас мне кажется, что изобразил я здесь род людской. Грустно это. Неужели только жестокостью можно уберечь нравы? И сколь терпеливы были эти несчастные… А что делать?

— Что делать? — повторил Паоло. — Спать ложиться. А книгу вашу я сберегу.

Дальше пошла легкая перебранка, в которой Курицын с неожиданной настойчивостью стал уговаривать Паоло идти в свой дом к молодой жене. Непонятно, какая его муха укусила. Только что сам звал ночевать, да еще интересовался, не обидится ли Ксения, грозил длинным разговором, и вдруг, не слушая разумные увещевания Паоло, стал гнать его из дому.

— Как же я с эдаким богатством ночью по улицам пойду! А ну как нападет на меня лихой человек.

— Факел возьмешь. На улице полно стражи. Ничего тебе не сделается. Ты бумаги-то отдельно от цацок положи. Рукопись — она подороже будет. А я хочу остаться один. Плохо мне, спать хочу…

Паоло, озираясь, шел по ночным улицам. Когда не несешь на теле богатства, то идешь посвистывая. Если башку проломят, то и заживет, пожалуй. А если у тебя за пазухой лалы да яхонты, то каждого столба боишься, принимая его за лиходея. Нападет — первым делом отдам рукопись — и стрекоча! Только кому они нужны, листы эти. Откуда было знать чистому флорентийцу, что пройдет всего каких-нибудь четыреста лет и воевода Влад Цеппеш, несколько поменяв имидж, опять будет востребован человечеством. Дракула-вампир пойдет гулять по страницам и экранам, пугая невинных детей, взрослых — любителей искусственного стресса и вдохновляя авторов, находящих в искусственной жестокости пряный, романтический вкус и стиль.