Читать книгу "Ничего святого - Александр Зорич"

– У-у-у! Да наш Лу, как я вижу, серьезно болен! – В глазах Нерга зажглись озорные искорки.

Гайс понял, что тему разговора необходимо сменить, да побыстрее. Потому что невыносимо…

– Знаешь, что я тут подумал… Если тебе действительно нужно непременно играть на деньги, тогда, пожалуйста, займи мне… ну хотя бы сорок авров. – В голосе Гайса звучала мольба.

– Давайте-ка посчитаем, милостивые гиазиры… – Желтое, морщинистое лицо Нерга исказила ядовитая ухмылка. – Сорок авров – это в аккурат десять встреч, нет-нет, не с Ги! Десять встреч с прекрасным! С искусством поражать цель, воспарив мыслью над убожеством земного! Ага-ага…

– Не будь гадким, Нерг… – Гайс мученически поморщился. – Сделай, как я прошу.

– Хорошо. Не буду гадким. Хотя я не гадкий, а честный. Я пойду тебе навстречу.

Лицо Гайса оставалось вежливо-безразличным, но его руки, вспорхнувшие с колен и сомкнувшиеся в замок на груди, выдали его ликование.

– Подожди радоваться. Ты меня не дослушал… – вкрадчиво продолжал наблюдательный Нерг. – Я займу тебе денег только на то, чтобы ты мог играть со мной в Хаместир, как играют мужчины. А не на то, чтобы ты портил себе кровь, изучая сухие прелести этой хитроумной дряни. Поэтому я оставлю эти деньги у себя. Положу их в эту шкатулку. И ты будешь брать отсюда перед каждой игрой…

– Я могу отказаться?

– Нет. Ты же дворянин, тебе нужно держаться своих слов. Ведь ты сам попросил, чтобы я занял тебе на игру, разве нет?

– Хуммер тебе в ухо, Нерг.

– Тебе, Лу. Тебе.

После этого разговора с Нергом прошло десять дней. Хмурых, саднящих, одиноких.

Новое жалованье было пущено Гайсом на уплату старых долгов.

Ту же участь разделил и серебряный медальон, подаренный Гайсу сестрой (розовый маленький нос, бархатная лента с фальшивой слезой на шее, глаза-незабудки). Гайс как раз отбывал в действующую армию, вокруг в голос, никого не стесняясь, плакали незнакомые женщины, только сестра зачем-то пыталась шутить…

Миниатюрный портрет в сердцевине медальона написал покойный отец Гайса. Тогда сестра была еще совсем девочкой, а отец казался здоровым и полным сил. Получалось, что вещица эта – двойное напоминание о невозвратимом.

Как на беду, вырученные за медальон деньги тут же прибрал к рукам один из Гайсовых кредиторов, некстати повстречавшийся в дверях у скупщика.

На душе у Гайса стало совсем гадко – ведь он рассчитывал опустить эти деньги в мешочек госпожи Нимари. Если бы не этот расчет, он не решился бы продать медальон. Ведь деньги, вырученные за нечто, родное душе, позволено тратить лишь на нечто, столь же ей родное…

Вечером Гайс решился. Он подкараулил Нимарь, в тот день упражнявшуюся в сумерках, когда она выходила из своего туевого, с присвистом, снежного королевства.

– Вы же дали слово, что не будете подсматривать? – сердито сказала лучница.

– Я не смотрел. Дожидался, пока вы окончите.

– Зачем вы пришли?

– Я хотел просить вас сообща переменить наш уговор…

– У вас кончились деньги?

– К сожалению, да. И самое печальное, что в долг мне больше не дают.

– Значит, мое искусство вас разорило… – серьезно и даже, пожалуй, расстроенно сказала Нимарь и на несколько секунд застыла, о чем-то своем размышляя. – Что ж, я переоценила ваш достаток… Но… Ведь в том, что у вас теперь нет денег, есть и хорошие стороны?

– Неужели?

– По крайней мере вы не ходите к девкам. И вам не страшны дурные болезни…

– Гм… Я никогда не смотрел на это с такой стороны…

– Вот и напрасно. Знаете, от чего умер мой муж? Вы думаете, он погиб на поле брани? – Нимарь издала горький смешок, который повис в воздухе колючкой.

– Наверное, вам холодно вот так стоять? Может быть, наденете мою шубу? – предложил Гайс, распахиваясь.

– Лишнее. – Нимарь взглядом остановила его. – Скоро мне станет холодно, и я просто уйду. – В подтверждение своих слов она сделала несколько робких шажков к Старому Дому.

– Постойте, госпожа Нимарь! – выпалил Гайс, как показалось ему самому, излишне плаксиво.

– Что?

– Можно я буду смотреть на вас… без денег?

– Это совершенно исключено. По крайней мере пока вы не полюбите искусство стрельбы из лука хотя бы в одну десятую от того, как люблю его я.

– Я стараюсь… Честное слово…

– Врете. С утра вы изводите солдат бессмысленными упражнениями, потом обедаете, пишете домой, вечером играете в кости со старым циником Нергом.

– Мы играем в Хаместир, – зачем-то уточнил Гайс.

– На любовь к стрельбе из лука у вас просто не остается времени, – окончила Нимарь и полоснула Гайса стальным взглядом.

– Но ведь есть еще ночь! – нашелся тот.

– Ночью вы думаете о любви. И о совокуплении…

– Все это верно, – пристыженно откликнулся Гайс, как вдруг вспомнил об уговоре с Нергом. – Но… может быть, я буду смотреть на вас «в долг»? И отдавать этот долг, ну… по мере поступления ко мне средств? Матушка писала, что в скором времени…

– В долг не пойдет. Вероятно, с этого дня я буду брать с вас другую плату… Еще не придумала какую. Может быть, цветами? – Нимарь повела плечом, и впервые за все время их с Гайсом знакомства уголок ее губ тронул смутный призрак настоящей улыбки.

– Но ведь зима!

– Вот именно! Полюбить искусство стрельбы из лука еще труднее, чем достать зимой цветы. Подумайте об этом, – отчеканила Нимарь и зашагала к своей калитке.

– Цветы? Тогда какие цветы вы любите больше всего? – спросил Гайс, ее покорно нагоняя.

– Гэраянские фиалки.

– Гэраянские фиалки?

– До свидания.

Как ни крепился Гайс, а вечером выболтал все Нергу.

– Я же тебе говорил – она тварь! Заманивает тебя! Издевается!

– Да ты что! – Гайс вспомнил выражение лица Нимари, когда она предостерегала его от болезней. – Наоборот, она обо мне заботится… О моем здоровье…

– Не обольщайся, Лу. Она просто хочет, чтобы ты достался ей чистеньким…

– А что, это правда… про Кнугеллина? Что он…

– …умер от «зеленки»? – окончил за Гайса Нерг.

– Угу.

– Нимари лучше знать, какого цвета был мужнин фрукт, когда его тело жарилось на погребальном костре. – Нерг похабно осклабился.

– Слушай, ты когда-нибудь видел гэраянские фиалки? – спросил Гайс, с мечтательнейшим выражением лица расставляя на своем клине доски Хаместира костяные фишки.

– Видел. Маленькие, бархатистые, густо-синие, с желтым глазком, на толстых сочных ножках. Долго не вянут.