Читать книгу "Крепость - Петр Алешковский"

Смятая бумага с мертвым языком умершей страны сохранила его любимый светло-зеленый шар: на стекло серебряной краской были нанесены две нити, они опоясывали шар выпуклыми параллельными спиралями, и если покрутить шар, зажав нитку в пальцах, спирали создавали ощущение бесконечного движения. В детстве он непременно крутил шар перед тем, как повесить на елку, и однажды чуть было не разбил, когда перетерлась ветхая ниточка, лишь чудом подхватил его и спас. Мама была рядом и всё видела, она тогда больно Мальцова отшлепала. В детстве мама часто ругала и шлепала его, ставила в угол и оставляла без сладкого – отец смотрел на шалости единственного сына сквозь пальцы и ни разу не ударил. Мальцов всегда вешал зеленый шар на самые верхние ветки. В темноте при горящих свечах игрушка начинала светиться из глубины тихим зеленым светом, спокойным и притягивающим, словно в шаре была заключена какая-то тайна, что оживала в нем только по ночам в преддверии Нового года. Он пристроил шар на верхнюю пушистую ветку, уравновесив с другой стороны таким же, но темно-красным, этот светился изнутри рубиновым светом, как звезда на кремлевской башне. Пониже нашлось место для серебряных витых сосулек, оловянного ангела с длинной трубой, хрустального колокольчика с отбитым язычком, для санок из бисера и ватных яблок и груш со сморщенными и обшарпанными боками, для бисерной же мельницы с голубыми крыльями и лебедя из серебряной бумаги с гордо изогнутой шеей. Это были старинные, еще дореволюционные игрушки. Нина как-то сказала, что их надо перевезти в Деревск, а он просто забыл это сделать и теперь обрадовался, обнаружив их на чердаке. Пожелтевшая вата, которой были переложены игрушки, легла на ветки и под елку, изображая снег. В другой коробке лежали игрушки новые, купленные уже в его детстве: однотонные золотые и серебряные шары – им нашлось место пониже, – ярко раскрашенный пушкинский звездочет с длиннющей белой бородой и в красных остроносых сапогах, жестяной паровозик с помятой трубой, картонные снежинки, две пики – навершия, слишком яркие, переливающиеся от переизбытка цветных глазков, и старая звезда из медной проволоки, похожая на расплющенный ершик, – проволока сильно потускнела от времени. Дед всегда прикручивал к верхушке елки звезду, хотя мама настаивала на ярких пиках: это она их купила, хотела, чтобы было «как у всех», но, сколько он себя помнил, пики на верхушках так и не прижились. Мальцов снова завернул их в газету, а наверх водрузил привычную старушку звезду. В третьей коробке спали Дед Мороз с деревянным посохом и мешком через плечо и Снегурочка с длинной русой косой из мочала, в голубом полушубке с блестками. Куклы были сделаны из такой же крашеной ваты, что и яблоки и груши, их он поставил под елку. Еще в коробке лежал плюшевый заяц с одним ухом – одна из первых его игрушек; он посадил зайца на почетное место посредине, между Дедом Морозом и Снегурочкой. Зато свечек, к сожалению, не осталось, лишь подсвечники на прищепках и перегоревшая гирлянда с лампочками. Он отнес ее к Стальку, тот повертел в руках и пообещал починить. Не нашлось в коробках только серебряного дождя и блестящих гирлянд из фольги.

Елка без огоньков и блеска серебряной канители была неживой – всё подталкивало совершить вылазку в Деревск. Он отнес к Лене чистую рубашку и брюки, попросил выгладить: не мог позволить себе появиться в городе в старых джинсах и разношенном свитере. Обсудил с соседкой приготовления, та заказала конфет и шоколадного печенья.

Они как раз пили с Леной чай, как зазвонил телефон.

– Иван Сергеевич, здрасьте, это Дима. Я звоню по поручению Нины, она вас просила заехать перед Новым годом. Приедете?

– Как раз завтра собирался, а что случилось?

– Что-то срочное с документами, она просила передать: она завтра весь день дома. Я в камералке буду, увидимся?

– Нина в порядке?

– Это по отчету, его же в январе сдавать, вы не волнуйтесь, с ней всё нормально.

– Хорошо, тогда до завтра.

– Вызывают? – Лена ревниво сощурила глаза. – Глядишь, там встречать будешь?

– Нет, Лена, это вряд ли, завтра же и вернусь.

– Ну и ладно, отпразднуем не хуже, чем в городе. Я тесто поставлю… Каких хочешь пирогов?

– Капустник и с луком и яйцом.

– Тогда вези зеленого лука и два десятка яиц.

Наутро чуть свет вышел на трассу. Скоро ему повезло, почтовая машина тормознула и за полтора часа довезла до города.

Деревск еще освещали ночные фонари, но люди уже стекались из улочек к старому базарному тракту, карабкались в гору по посыпанной дворниками песком лестнице, ведущей к огромному пятиглавому собору, за которым раскинулись палаточные ряды праздничной ярмарки. Базар уже работал, всюду переливались электрические лампочки, на столах грудами лежали елочные украшения, фейерверки и бенгальский огонь. Мальцов выбрал две коробки с электрическими лампочками попроще, две упаковки дождя и несколько кружевных гирлянд из фольги. Затем в продуктовых рядах купил литровую бутылку водки, кусок говяжьей мякоти, два яблока, зеленого лука, сухих приправ, две банки горошка и большую банку майонеза, два десятка яиц, коробку конфет «Мерси» и шоколадного печенья – Лене в подарок – и десять пачек ярославской «Примы» для Сталька. Денег оставалось мало, Мальцов жадно осмотрел сырокопченые колбасы, но купить даже полпалки себе не позволил. Продукты аккуратно сложил в рюкзак, яйца пристроил в тряпичную сумку отдельно, чтобы не побить, пошел с базара вниз по лестнице, к реке, к дому. Успел уйти вовремя, солнце начало вставать, сверху город был как на ладони, весь залитый розовым светом, на котором расцветали расширяющиеся к небу фантастические кроны, сотканные из печных дымов. Люди шли ему навстречу, как муравьи, на лестнице началась толчея.

– Иван Сергеевич!

Его окликнула Светка – секретарша из музея, Нинина подруга. Он поздоровался, но останавливаться не собирался, Светка сама преградила ему дорогу.

– Ой, Иван Сергеевич, давно вас видно не было, где вы пропадали?

Пришлось остановиться.

– В деревне, Света, сижу работаю.

– Здо́рово! Вот здо́рово! – вскричала она с излишним наигрышем, так звонко и весело, что Мальцов почувствовал, как у него сводит скулы от злости. Светка поняла, что пережала, и тут же перешла на заговорщицкий шепот: – У нас тут на Маничкина дело завели, министерские деньги использовал не по назначению! Ему не отвертеться теперь, Иван Сергеевич, даже друг-прокурор от него отступился, сдал на горсовете, представляете?

– И что?

– Пока он даже на работу ходит, но поговаривают, спета его песенка! Вернетесь тогда к нам?

– Не думаю, Света, этот выкрутится, – сказал он холодно.

– Он только за счет прокурора и держался, теперь точно его закроют. Возвращайтесь, мы же вас все любим, – она игриво закатила глазки.

– Ты на базар?

– Конечно!

– Ну так и беги, а то всё раскупят.

– Ага, я побегу! – Она мотнула головой и побежала вверх по лестнице не оборачиваясь.