Читать книгу "Новые приключения Майкрофта Холмса - Куинн Фосетт"

– Конечно, если желаете. Только зачем? – Мисс Хелспай попыталась подавить зевок, прикрыв рот тыльной стороной кисти. – Хотите, можете остаться дома, а я заеду за вами утром.

– О нет, – проговорил я, немного оживляясь. – Я загляну на Пэлл-Мэлл, чтобы узнать, как дела у Саттона, а потом планирую отправиться в театр.

Она изумленно уставилась на меня:

– Это еще зачем?

Я расхохотался.

– Вы забыли? Сегодня в Театре герцога Йоркского Майкрофт Холмс будет исполнять роль Макбета, и я ни за какие коврижки этого не пропущу, – громко воскликнул я и с радостью заметил, что Пенелопа тоже оживилась. – Не угодно ли вам присоединиться ко мне, мисс Хелспай?

Она кокетливо вскинула голову:

– С удовольствием, мистер Гатри.

Из дневника Филипа Тьерса

М. Х. вернулся домой в шесть сорок. Он привез с собой Саттона, которого водворили в спальне М. Х., где бедняга останется до тех пор, пока не придет в себя. Ухаживать за Саттоном в отсутствие М. Х. поручено мне. Саттон очень плох, на его лице заметны следы истязаний, голова в нескольких местах обрита, но для чего – он объяснить не в силах. Я готовлю наваристый бульон, которым буду понемногу отпаивать его, пока он не оправится. Саттон до сих пор находится под воздействием морфия, который ему давали несколько часов назад; должно пройти какое-то время, чтобы организм мог полностью избавиться от наркотика. Сейчас он плохо понимает, что́ происходит вокруг, очень вял и не способен связно мыслить. Кроме того, его надолго оставили в холодной мокрой одежде, отчего он крайне изнурен и при малейшем сквозняке начинает дрожать. Я разжег камин в спальне М. Х. и принес еще одно одеяло, чтобы помочь ему побыстрее согреться.

Г., в вечернем костюме, приехал не больше десяти минут назад. Он жадно расспрашивал меня о состоянии Саттона и был рад услышать, что М. Х., перед тем как отправиться на Сент-Мартинс-лейн, послал за Уотсоном, которого мы ожидаем к девяти. К счастью, славный доктор – воплощенное благоразумие. Г. также спрашивал, не было ли новостей, пока они с М. Х. разыскивали Саттона. Я сообщил ему (как несколько ранее уведомил М. Х.), что около половины пятого доставили курьерский пакет и что в нем, по-видимому, содержатся новые сведения относительно смерти герра Криде. Судя по всему, за этим событием кроется куда больше, чем казалось вначале. М. Х. намерен заняться всем этим с утра, когда покончит с сегодняшними делами.

Я очень сожалею, что не смогу побывать на спектакле; М. Х. уехал из дому, закутавшись в кашне и плащ с капюшоном и низко надвинув на глаза кучерскую шляпу, так чтобы никто не сумел как следует разглядеть его, до того как он наденет сценический костюм и нанесет грим. Я с нетерпением предвкушаю возвращение Г. и его рассказ о том, как прошел спектакль…

Глава двадцать шестая

Беатрис Мазеруэлл в пышном одеянии леди Макбет стояла против своего «супруга». Глаза ее пылали. Она простерла руку и схватила его за край одежды, притянув к себе.

– «Натяни решимость на колки, и все удастся»[37].

Она обошла Макбета кругом, прижалась лбом к его плечу и стала расписывать ему, как напоит слуг Дункана вином, а ее муж тем временем заколет короля.

– Она кое-что поменяла, – шепнул я мисс Хелспай.

– Не в тексте, – тоже шепотом ответила она.

– Нет, в движениях. Раньше она вела себя не так, – нахмурившись, пояснил я.

– То есть во время прежних представлений, при… при нашем друге, она этого не делала? – спросила мисс Хелспай.

Тут какой-то зритель, сидевший позади, шикнул на нас.

– Во всяком случае, я такого не видел, – едва слышно проговорил я. – Интересно, зачем ей это?

– Смотрите пьесу, – посоветовала мне мисс Хелспай.

В третьем акте, в первой сцене с Убийцами, Майкрофт Холмс запнулся на словах «Ваш дух высокий радует меня». «Интересно, – подумал я, – заметил кто-нибудь его ошибку или все решили, что он сделал это нарочно? Никто из актеров и виду не подал, но вряд ли они не поняли этого».

В антракте, когда мы с мисс Хелспай пили чай, она сказала:

– На мой взгляд, он неплохо держится. Жаль, что его бедный друг не может посмотреть на него. Думаю, он бы одобрил Холмса. Весьма убедительная трактовка роли.

Ее ученые рассуждения заставили меня улыбнуться.

– Да, – согласился я. – Вероятно, он и сам останется доволен представлением.

Она лукаво взглянула на меня:

– Пьеса еще не окончена.

– Ах да… м-м… «Зрелище – ловушка»? – процитировал я «Гамлета»[38].

– По крайней мере, сегодня уж точно, – многозначительно ответила она.

В первой сцене четвертого акта Ведьмы вызывали для Холмса-Макбета Видения потомков Банко, которым было суждено править после него:

– «Гнусные старухи! К чему мне видеть их?» – Неожиданно его голос дрогнул, и я подумал, что либо это намеренное ухищрение, либо Холмс начал уставать. Мне хотелось верить в первое, но более вероятным казалось второе.

К третьей сцене пятого акта я понял, что Холмс хрипнет. Очевидно, некоторые актеры тоже заметили, что он не в лучшей форме: они заставили его выдвинуться на авансцену и повернуться лицом к зрительному залу, чтобы уставший голос был слышен как можно лучше.

– «Впредь не докладывать. Пусть все бегут. Пока Бирнамский лес не вышел в бой на Дунсинан, я тверд». – Макбет скрывает свою тревогу под маской высокомерия. – «Мне духи, которым все раскрыто, возвестили: „Будь смел, Макбет. Тебя не одолеет рожденный женщиной“».

Холмс сделал величественный, широкий жест, подсмотренный им у Саттона, но придал ему больше плавности и сопроводил его более ироничным поклоном. Я был рад, что пьеса почти окончена, так как видел, что Холмс предельно измотан.

– «Бесчисленные „завтра“, „завтра“, „завтра“ крадутся мелким шагом, день за днем…» – Голос его звучал как похоронный колокол.

– Он очень, очень неплохо держится, – прошептала мисс Хелспай. – Даже несмотря на выходки леди Макбет.

Зритель, сидевший позади, опять зашикал на нее. Ее одобрительные восклицания раздражали его с самого начала пьесы.

– «…Безумцам освещали путь к пыльной смерти…»

Поскольку я довольно хорошо знал Холмса, то сразу различил в этих словах глубоко личную интонацию, в то время как остальные зрители воспринимали их как прощание с надеждой. Я тоже, вспоминая о смерти Якоба Браатена, ощущал болезненные уколы совести, но до настоящего момента мне удавалось не думать об этом, погрузившись в пьесу.