Читать книгу "Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова"

– Я не могу, – тут же отказался школьный товарищ, почувствовавший в голосе друга странное волнение. – Хочешь, приходи ко мне. Только у меня Зоя болеет.

Возникший в воображении вид хворающей Зои вернул Вильского к действительности. «Надо что-то делать!» – решил он и позвонил Вере с просьбой найти хорошего невропатолога.

– Хорошо, – согласилась «потрясти давние связи» старшая дочь и пообещала привлечь мужа.

– Это не срочно, – тут же объявил Евгений Николаевич, как только почувствовал, что к вечеру дело сдвинется с мертвой точки.

– А что у тебя? – поинтересовалась Вера и приготовилась слушать, но вместо этого получила подробный отчет о жизни Киры Павловны, который Вильский сочинил прямо на ходу. Такая словоохотливость ввергла его дочь в уныние: она сразу же почувствовала, что с отцом что-то не так.

– Давление, – вывернулся Евгений Николаевич, не нашедший в себе сил рассказать, как в течение дня он умудрился, во‑первых, потерять машину возле поликлиники, во‑вторых, ошибиться адресом и, в‑третьих, заснуть за рулем.

– Сколько?

– Уже нисколько, – хмыкнул Вильский. – Полнолуние.

– Папа, – Вера не верила ни в какие приметы, – ты как старая бабка. Какое полнолуние? Еще скажи, плохой сон увидел. Зачем тебе невропатолог?

– Вера Евгеньевна, могут же у меня быть от тебя какие-то свои мужские секреты?

– Могут. – Вера тут же признала право отца на личную жизнь и с трудом удержалась, чтобы не полюбопытствовать, как это жить с относительно молодой женщиной и соответствовать ей во всех смыслах. По-женски ей показалось, что дело именно в этом. Никаких других объяснений она не видела, предполагая, что только бессонная ночь способна спровоцировать резкий скачок давления.

– Позвони, как договоришься. – Голос Вильского дрогнул.

«Не вешай трубку!» – хотела прокричать ему Вера, но вместо этого строго сказала:

– Мне кажется, ты не справляешься с нагрузками.

– Да ладно? – усмехнулся Евгений Николаевич, моментально догадавшись о том, что имела в виду дочь. – С какими?

– С любыми. – Вера была предельно корректна. – Все-таки тебе шестьдесят семь лет, а ты…

– А я… – Вильский попытался спровоцировать дочь на открытое проявление недовольства, но она отцовский вызов не приняла и, как обычно, ушла в сторону.

– Я просто за тебя беспокоюсь. – Вера попыталась произнести эту фразу нейтрально, но Евгений Николаевич почувствовал сконцентрированный в ней детский страх.

– Не беспокойся, Вера Евгеньевна, – браво засмеялся он и загрохотал в трубку.

– У тебя бронхит? – оживилась дочь Вильского.

– Наверное. – Евгений Николаевич с благодарностью подумал о Вере: конечно, она права, у него бронхит курильщика. Этот диагноз звучал обнадеживающе и обещал по крайней мере еще лет десять жизни.

– Папа, бросай курить, – в который раз посоветовала Вера, успокоенная собственным открытием.

– Уже, – объявил Вильский и почувствовал, что разговор с дочерью начал его тяготить.

– Вот и отлично, – похвалила отца Вера и, окончательно успокоившись, попрощалась.

– Курил! Курю! И буду курить! – проворчал Евгений Николаевич и снова с остервенением схватился за крышку бардачка. Привычка прятать пачки с сигаретами в разных местах не подвела его и на этот раз. Внутри завалялась наполовину пустая коробка: Вильский мысленно перекрестился и решил выйти из машины, чтобы покурить, опершись на капот, но, представив весь порядок действий (выйти – покурить – сесть обратно – завести машину – въехать во двор – поставить в гараж), передумал и просто распахнул дверцу.

«Совсем, черт рыжий, обленился!» – подумала наблюдавшая за сыном Кира Павловна и отошла от окна: как ни странно, ничего необычного в поведении Вильского она не заметила.

Не заметила этого и Марта, примчавшаяся на такси ради примирения. Застав своего «Кота» сидящим на скамейке, она смело бухнулась рядом и, запыхавшись, объявила, что жить без «Женюлькина» не может, поэтому никакая дача ей не нужна и не надо ее, приличную женщину, с дерьмом смешивать, потому что она из тех, что зовутся декабристками. Или вместе, или никак, но на всякий случай – заберите, Евгений Николаевич, ваши ключи от приобретенного имущества, да и гори оно синим пламенем.

– Машка, – расплылся в улыбке Вильский и почувствовал, что дышится так же, как после грозы: ощутимо приятно и полной грудью. – Какая же ты у меня…

– Какая? – Марта тут же вставила свою руку в его и воровато посмотрела на окна Киры Павловны: так и есть, неугомонная бабка скрывалась за тюлем, как собака за хозяйским забором. – Может, ко мне поедем? – Марта Петровна облизнула губы и сузила свои и так узкие глаза.

– Ох, лиса, – покачал головой Евгений Николаевич и поцеловал ее в нос. – Чего ж шумела?

– Чего-чего, – нахмурилась Марта, но тут же честно призналась: – А ты бы, моя, не шумел, если бы меня у тебя из-под носа уводили?

– Я бы не шумел. – Вильский нацепил на лицо строгое выражение, а потом хмыкнул и рассмеялся: – Я бы отстреливался!

– Вот и я отстреливалась, – объяснила свое поведение Марта и с ненавистью подумала об Алемгуль. – Мало того, что понаехали, еще и за наших мужиков цепляются, чурки узкоглазые.

– Перестань, – поморщился Евгений Николаевич, видеть Марту такой ему было неприятно.

– А вот и не перестану, – пригрозила она ему и тут же заворковала: – Поехали, моя. Сексодром пустует. У меня гусь в духовке. Ради тебя старалась. Думала, посидим, поужинаем, покупку обмоем. Кувыркнемся разок-другой. Ну, сколько можно на нее смотреть? – жалобно поинтересовалась Марта и перевела взгляд на окна Киры Павловны.

– Немного еще, – пообещал ей Вильский и снова поморщился.

В сущности, Марта Петровна Саушкина матери Евгения Николаевича смерти не желала. Живет и пусть живет. Главное, чтоб не лезла и им с Женей не мешала. Но ведь той закон не указ. До девяноста лет дожила, а все никак не привыкнет: вырос сынок-то, вырос и к другой тетеньке ушел. «Я от бабушки ушел. Я от дедушки ушел. И от тебя, Кира-Дыра, тоже уйду», – захотелось произнести Марте, но вместо этого она прильнула к Вильскому и, заглядывая ему в глаза, спросила:

– Может, тогда я останусь?

– И охота тебе? – ухмыльнулся Евгений Николаевич, представив, как изнеженная Машка пойдет в их с матерью уборную, абсолютно не приспособленную для нормальных людей, и будет там приводить себя в порядок: чистить зубы, расчесывать волосы, а потом на цыпочках возвращаться к нему в комнату под неодобрительное ворчание бодрствующей Киры Павловны.

– Конечно, моя, – залепетала Марта. – Куда иголочка, туда ниточка.

– Давай лучше я тебя отвезу, – предложил Вильский и с опаской подумал, что, если она сейчас согласится, ему придется заводить машину, ехать на другой берег, а потом возвращаться в ночь. Но Марта уезжать не хотела и, отбросив прочь мысли о неудобствах, повела своего Женюлькина за руку к подъезду, не переставая нести какую-то несусветную чушь типа «рай в шалаше», «во дворце и урод – царь», «хлебать, так вместе, спать, так рядом».