Читать книгу "Странник и его страна - Михаил Веллер"

В тех странах в октябре еще весна,

плывет цветов замысловатый запах.

А мне ни разу не пригрезился во снах

туманный Запад, неверный дальний Запад.

Никто меня не поджидает там,

моей вдове совсем другое снится.

А я иду по деревянным городам,

где мостовые скрипят, как половицы.

Если друг

оказался вдруг

и не друг, и не враг,

а так.

Над Канадой, над Канадой

солнце низкое садится.

Мне давно уснуть бы надо,

только что-то мне не спится.

Над Канадой небо синее,

меж берез дожди косые.

Хоть похоже на Россию,

только все же не Россия.

Идет на взлет по полосе мой друг Серега,

мой друг Серега, Серега Санин.

Сереге Санину легко под небесами,

другого парня в пекло не пошлют.

То взлет, то посадка,

то снег, то дожди.

Сырая палатка,

и писем не жди.

Здесь надо сделать перерыв, отложить гитару, затянуться протянутой сигаретой, здесь все молчат, и это молчание в такт, здесь горит свеча в бедной комнате общежития, или фонарь во дворе, или костер в лесу, или автомобильная покрышка в пустыне, здесь еще не решены судьбы, еще бесконечно будущее, еще огромна и могущественна страна, даже если эта мать несправедлива, здесь твоя жизнь ищет свой смысл, твоя любовь жаждет единственное обретение, здесь поколение соединяется в братстве, перед тем как врозь ринуться каждому по тропе трудов и лет, но как связка снопа, как перетяжка прутьев в ветшающей человеческой метле, за тонкой перегородкой памяти всегда здесь звучание и слова, неопределимая значимость настроения и счастливая печаль надежд и грядущих потерь: это ветер времени, воздух эпохи, этот нотный рисунок ложится на душу, как татуировка, и душа твоя томится ощущением неизбежности и непоправимости будущего, проницая грань жизни и смерти и влекомая делами и потерями ценою в жизнь. Короче, хочется выпить и добавить, хочется любви и геройства, хочется гордиться и оплакать величественную и прекрасную трагедию жизни, по возможности собственной. Звенят стаканы, летят искры, мы готовы к судьбе и согласны платить цену, потому что это и есть счастье – платить высшую цену за желанную судьбу.

Министры – шулера,

король – дурак,

шуты, шутя, играют в короля!

Мы мечтали о морях-океанах,

собирались прямиком на Гавайи,

и как спятивший трубач спозаранок,

уцелевших я друзей созываю!

Уходят, уходят, уходят друзья,

одни в никуда, а другие в князья.

В осенние дни и в весенние дни,

как будто в году воскресенья одни…

Уходят, уходят, уходят, уходят мои друзья.

Ах Караганда, ты Караганда,

ты уголек даешь, да на-гора года,

кому двадцать лет, кому тридцать лет,

а что с чужим живу – так своего-то нет.

Ка-ра-ганда!..

Проходит жизнь, проходит жизнь

как ветерок по полю ржи,

проходит явь, проходит сон,

любовь проходит, проходит все.

Покрепче, парень, вяжи узлы.

Беда идет по пятам.

Сегодня ветер и волны злы,

и зол как черт капитан.

Лицо укутай в холодный дым,

водой соленой омой —

и снова станешь ты молодым,

когда придем мы домой.

Песня – это была свобода. Мы пели только то, что не показывали по телевизору, не слышали по радио, не печатали в книжках и журналах. Если прорывался Высоцкий – это была наша победа: это от нас он пришел и к ним тоже, официальным, но не от них к нам.

Корабли постоят, и ложатся на курс,

но они возвращаются сквозь непогоды.

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю

я коней своих нагайкою стегаю, погоняю!

Уходим под воду

в нейтральной воде.

Мы можем по году

плевать на погоду,

а если накроют

локаторы взвоют

о нашей беде!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья!

Спасите наши души, спешите к нам!

Понимаете, любое время имеет свой музыкальный фон. Свой поэтический задник. И этот нестройный мелодичный гул – сумма внутренних движений народа. Скажи мне, что вы поете, – и я скажу вам, что вы за люди. Самовыражение.

А что за мною? Все трасса, трасса,

да осенних дорог кисель,

как мы гоним с Ростова мясо,

а из Риги завозим сельдь.

Что за мною? Доставка, до́быча,

дебит-кредит да ордера,

год тюрьмы, три года всеобуча,

пять войны, но это вчера.

Что за мною – автоколонны,

бабий крик, паровозный крик,

накладные, склады, вагоны…

Гляну в зеркальце – я старик.

Вы слышите – грохочут сапоги,

и птицы ошалелые летят,

и женщины глядят из-под руки:

вы поняли, куда они глядят.

Вы слышите – грохочет барабан:

солдат, прощайся с ней, прощайся с ней!

Уходит взвод в туман, в туман, в туман,

а прошлое ясней, ясней, ясней!

А мы рукой на прошлое: вранье!

А мы с надеждой в будущее: свет!

А по полям жиреет воронье.

А по пятам война грохочет вслед.

Она была во всем права,

и даже в том, что сделала,

а он сидел, дышал едва,

и были губы белые,

и были черными глаза,

и были руки синими,

и были черные глаза

пустынными пустынями.

Нас разбросал людской водоворот.

Идут года, растет зеленый лед,

но все равно: сквозь память напролет

по набережной девочка идет,

она в снегу, как в голубом огне,

она спешит, она идет ко мне.