Читать книгу "Игра королев - Дороти Даннет"

— Господин Кроуфорд, — мягко повторил прокурор. — Документ, лежащий передо мной, был найден в кармане английского солдата после налета, в результате которого был разрушен монастырь в Лаймонде. В числе прочего там написано следующее:

«Монастырь находится в моих землях, в шести милях к востоку от дома, там мы спрятали порох непосредственно перед тем, как нас захватили у Солуэй. Если вы отправитесь туда немедленно, то еще обнаружите склад. Больше никто не знает о его существовании. В подвал, где сложен порох, ведет подземный ход, найти который можно следующим образом. Если вывезти порох тяжело, я советую взорвать монастырь».

Установилось долгое молчание. Лорд Калтер не поднимал глаз, и Эрскин рядом с ним сцепил руки и уставился в пол. Прокурор произнес решительно:

— Господин Кроуфорд! Признаете ли вы, что эти слова написаны вашей рукой и что их написали вы?

Ни гордость, ни сила ума — ничто не могло защитить Лаймонда на этот раз. Взглядом он ответил раньше, чем произнес ужасные слова.

— Да. Я написал это.

— Вы признаете, — попросил судейский, — что на последней странице этого документа стоит ваша подпись?

— Да, это моя подпись.

По лицу генерального прокурора пробежала судорога.

— Ясно. И, — продолжил Генри Лаудер самым серьезным тоном, — поскольку англичане последовали этим указаниям, нашли подземный ход, а когда на них напали, взорвали монастырь, послушавшись вашего совета, поскольку все это произошло, виновны ли вы в смерти четырех монахинь и десяти воспитанниц, среди которых была и Элоис-Анна Кроуфорд, ваша сестра?

Все замерли.

— Да, виновен, — сказал Лаймонд, и лицо его до самых корней выгоревших на солнце волос сделалось серым, как пепел.

Комната в башне Давида была набита битком, духота стояла страшная — не только узники, но и вся стража наблюдали за игрой. Более всех страдал от жары Фрэнк, который сидел у очага и держал признание Сэмюэла Харви у самого пламени.

Но если бы он даже и умер, истекая потом, никто бы этого не заметил. Взгляды стражников и англичан были прикованы к влажным рукам игроков и ухмыляющимся фигурам таро: вот нечестивая Жрица, вот сладострастный Любовник, вот глумящийся Шут. Две скатки все еще лежали на полу, но содержимое их не оставалось прежним: перед креслом Палмера громоздились монеты Скотта, а некоторые мелкие вещи, принадлежавшие инженеру, перешли во владение Уилла. Оба игрока сидели в одних рубашках.

В тусклом вечернем свете было видно, что Уилл бледнее противника. Тот играл уверенно, с нарочитой небрежностью: ходил, бил, сдавал мастерски, и несколько раз ему удалось наголову разбить Скотта. Но и Скотт выигрывал, и достаточно часто, а если и проигрывал, то не безнадежно.

К тому времени он научился уже уважать своего противника, и это пошло ему на пользу. Глядя, как инженер сидит напротив, могучий и крепкий, словно дуб, Уилл угадывал его упорство и начинал бояться, что сам он, сраженный усталостью, перестанет ясно соображать. Словно в подтверждение его мыслей Палмер постучал пальцем по столу:

— И Шут, господин Скотт. Шут и три Фараона: пятнадцать очков, правильно? Да. И я выиграл, полагаю.

Палмер выиграл, ухмылка, которой он обменялся с публикой, ничуть не утешила Скотта.

— Моя партия, ребята! Налейте-ка пива, а я пока выберу, что взять. Отличный у вас пояс, господин Скотт.

Скотт глубоко вздохнул. Игра эта будет длиться, пока у кого-то из них не останется больше вещей, а оба они играют так ровно, что проклятые эти вещи могут переходить от одного к другому неделями — разве что он, Уилл, не выдержит и потеряет все. А условие таково, что бумаги Сэмюэла Харви — последняя ставка Палмера.

При этой мысли он изнемогал от бессильного гнева. После того, что они пережили, после всех страданий леди Сибиллы, после гибели Кристиан, после того, как сам он двадцать раз выставлял себя круглым идиотом, Уилл никому не позволит помахать у себя перед носом такой наградой и отобрать ее, словно игрушку у котенка. Он стасовал карты и с треском швырнул колоду на стол.

— Моя сдача.

Палмер подмигнул:

— Он собирается выиграть на этот раз.

— Я теперь все время собираюсь выигрывать, — заявил Уилл Скотт. — Вы у меня останетесь без сапог, да и без штанов, еще прежде, чем займется заря.

И он начал сдавать.

— Ну наконец-то, — сказал генеральный прокурор, — мы добрались до правды. Не скажу, чтобы я этого ожидал. Признание делает вам честь, господин Кроуфорд. Вижу я: Quum infirmi sumus optimi sumus[11].

Лаудер, несомненно, праздновал победу: крепость пала, и брешь в стене проделало имя сестры Лаймонда.

Итак, он произнес латинскую фразу, и Лаймонд, с трудом возвращаясь к жизни, не остался в долгу:

— Всю честь я с охотой предоставлю вам. Quod purpura non potest, saccus potest[12], господин Лаудер. Я предпочел бы изложить правду простыми словами, минуя полноводный поток сладкозвучной риторики. Эти заметки — мои. Но писал я их для шотландцев, не для англичан. Как бы вы ни толковали мой характер, но ни поместье, ни любовница, ни ключи от всей английской казны не заставили бы меня…

— Обидеть женщину? — любезно подсказал судейский.

Бокклю громко проворчал:

— То, что парень кружил женщинам головы, вовсе не означает, что ему взбрело на ум подорвать четырнадцать девчонок в монастыре!

Лаудер возразил:

— Не думаю, что господин Кроуфорд, устраивая с помощью Кристиан Стюарт свои темные дела, попросту кружил ей голову. И вспомните: она тоже умерла.

Арджилл поддержал его:

— В любом случае, сэр Уолтер, информация по поводу монастыря в этом документе предваряется тремя страницами самых подробных сведений о планах шотландцев; недвусмысленно упоминаются предыдущие донесения английскому Тайному совету. Нелепо было бы предполагать, что это послание было предназначено для шотландцев, а не для англичан.

— Я как раз и пытаюсь объяснить вам. — Лаймонд глубоко вздохнул. — Первые три страницы письма подложные. Они основаны, несомненно, на донесении настоящего шпиона королю Генриху. А сведения о пороховом складе сообщал я. Я спрятал порох в подвале монастыря, где воспитывалась моя сестра, когда он пострадал во время одного из более ранних набегов и был покинут. Человек, который помогал мне, погиб при Солуэй, никто больше не знал о складе, а меня, судя по всему, собирались удерживать в Лондоне еще какое-то время.

Я знал, что правительству нужен порох, и беспокоился, что монахини могут вернуться в монастырь и как-нибудь пострадать. И я, будучи в Лондоне, написал письмо и велел снести его Хозяину Эрскина: его как раз освободили, и он собирался возвращаться в Шотландию. Мне не позволили общаться с другими пленниками.