Читать книгу "Sacre Bleu. Комедия д’искусства - Кристофер Мур"

— Что-то новенькое, — произнесла она.

— Ты это уже сказала, — заметил Анри. — То есть она. — Он кивнул на Жюльетт, снова ставшую полой красивой куклой в рваном платье. Она стояла в кучке песка и стирки.

— То-то и оно, Анри, — новенькое. — Она схватила художника за уши и благопристойно поцеловала. — Дорогой мой смелый Анри, разве ты не видишь? Ничего нового никогда не бывает. А теперь его нет — совсем нет, навсегда.

— Как это? Он и раньше до угольков сгорал. Почему сейчас-то иначе?

— Потому что я его не чувствую.

— Но ты и раньше этого не делала, если думала, что он мертв. А потом опять чувствовала.

— Но теперь я чувствую присутствие другого. Моего единственного, моего навсегда — моего Люсьена. Он спас нас, Анри. Не знаю, что именно он совершил, но я его ощущаю так, будто он часть меня.

Тулуз-Лотрек перевел взгляд на ее руки — грубые, вечно красные руки прачки — и кивнул.

— Полагаю, Кармен больше не будет мне позировать?

Рыжая погладила его по щеке.

— Ей нельзя разрешать все это помнить. Это ее доломает. Но она всегда будет знать, что она прекрасна, потому что ты увидел в ней красоту. Если б не твои глаза, не твоя любовь, женщина бы этого никогда не узнала. А из-за тебя с ней это останется навсегда.

— Это ты ей все это подарила. Ты и есть красота.

— В том-то весь секрет, Анри. Я — ничто без материалов, мастерства, воображения, чувств. Все это вкладываешь ты — и вкладывала Кармен. Ты добываешь красоту. А я… я всего лишь дух. Я без художника — ничто. — Она сунула руку себе в сумку — в сумку Кармен — и вытащила глиняный кувшинчик не больше граната. Сняла с него пробковую крышку. Внутри была Священная Синь — чистый порошок. Блё высыпала ее себе на ладонь — немного, с ложечку demitasse.

— Дай мне руку, — сказала она.

Он протянул ладонь, и Блё растерла по ней порошок своей — и обе ладони у них ярко посинели.

— Кармен же правша, верно?

— Да, — ответил Анри.

Неокрашенной рукой она расстегнула на себе блузку.

— То, что я тебе только что сказала — ничто без художника, — это секрет, ты же понимаешь?

Анри кивнул:

— Ну разумеется.

— Хорошо. Тогда положи руку — синюю — мне на грудь. И втирай сколько можешь долго.

Он послушно так и сделал. Вид у него при этом был скорее озадаченный, нежели довольный.

— Сколько могу?

— Надеюсь, очень больно тебе не будет, милый мой Анри, — сказала она и перепрыгнула в Жюльетт.

Кармен Годен осознала, что перед нею стоит странный маленький человек в котелке и pince-nez — и не просто стоит, а мнет ей грудь под блузкой, пачкая ее какой-то синей дрянью. Стоило ей это сообразить, как она немедля закатила ему пощечину. Pince-nez слетело с его носа аж в коридор — дверь все это время стояла открытой, — котелок сбился набок, а на его физиономии остался синий отпечаток ее пятерни, от бороды до самого виска.

— Месье! — рявкнула она, запахнула блузку, вымелась в дверь и затопала вниз по лестнице.

— Но… — Анри изумленно озирался по сторонам.

— Ах, эти женщины, — пожала плечами Жюльетт. — Быть может, вам стоит последовать за нею. Хотя нет — возьмите лучше фиакр и поезжайте на рю де Мулен. Девушки там предсказуемее. Но сначала — секрет.

— Какой еще секрет?

— Exactement, — ответила Жюльетт. — Доброй вам ночи, месье Тулуз-Лотрек. Спасибо, что проводили меня домой.

— Не стоит благодарности, — растерянно ответил художник. Он совершенно не помнил, чтобы провожал кого-то домой, но, с другой стороны, безопаснее просто допустить, что он был сильно подшофе.

Тридцать. Последний Сёра

Муза бездельничала одна у себя в гостиной, что в Латинском квартале, потягивала вино и злорадствовала над останками своего поработителя, что хранились в большой стеклянной банке на кофейном столике. Время от времени она сама себе хихикала — трудно было сдержать экстатическую радость свободы от Красовщика. Ей он казался гораздо привлекательнее банкой разноцветного песка.

— Эй, Говняпальчик, теперь горничную можно напугать, только если она забудет веник, non?

Она фыркнула. Быть может, дразнить банку с минералами — и не показатель зрелости существа в ее возрасте, но так приятно победить. Ну, может, и напилась она самую малость.

За много тысяч лет она пришла к выводу, что если подолгу служить вдохновением, страстью и смиренным уроком страдания для такого количества творческих самовлюбленных нытиков, все это страдание и презрение так же надолго возвращаются и к ней. Она любила всех своих художников, но через некоторое время наступал перебор хандры, паранойи, бесчувственности, мрачного самовосхваления, унижения, замаскированного под секс насилия и побоев. Прочистить себе мозги можно лишь одним способом — угондошить какого-нибудь мудака с особой силой и яростью. За все эти годы такой катарсис удовлетворял ее по-разному, но никогда и ничто не воодушевляло так, как убийство Красовщика. Окончательно. Навеки. Какой приятный смертьгазм, до звона в ушах — и единственный раз, когда уничтожение возбудило ее гораздо сильнее творения. И почти вся эта радость — благодаря милому, чудесному Люсьену, который, чувствовала она, сейчас стоит на лестнице у ее квартиры.

— Где твои брови? — спросила она, открыв ему дверь. Она была нага, в одних черных чулках до бедра, а волосы забраны в chignon, заколотый палочками для еды. Такой стиль она переняла совсем недавно.

Люсьен забыл, что хотел сказать ей, поэтому спросил:

— А где твоя одежда?

— Я делала уборку, — ответила она. После чего обвила руками его шею и поцеловала. — О Люсьен, мой единственный! Мой навсегда! Ты меня спас.

— Значит, Красовщик вернулся?

— Да! — Она быстро поцеловала его еще разок, после чего дала немного подышать. — Но его больше нет.

— Когда я увидел те наскальные росписи в Пеш-Мерль — сразу подумал, что он может. Тысячи лет они оставались запечатанными в полной темноте, но когда на них попал дуговой свет, я почувствовал Священную Синь. Всю ее мощь.

— Иначе было бы странно. Они — ее источник.

— И я понял, что они значат: ты по-прежнему не освободилась от него. Поэтому я их уничтожил. Вероятно, я совершил преступление против истории… или искусства. Или еще чего-нибудь.

— Потому что спас любимую? Это вряд ли.

С низу лестницы донеслись шаги. Кто-то тяжелый пытался ступать на цыпочках. Скорее всего — консьержка.

— Вероятно, стоит зайти внутрь, — произнес Люсьен, хоть ему к этому моменту очень не хотелось выпускать ее из рук.

Она втащила его в квартиру, пинком захлопнула дверь и толкнула его спиной на диван.