Читать книгу "Анатомия любви - Спенсер Скотт"

– Мы с Джейд встретили в «Прайс чоппере» Сьюзен Генри, – произнес я, ни к кому не обращаясь.

Я стоял на металлическом стуле, ставил на верхнюю полку шкафа банки с печеной фасолью и куриным бульоном.

– Можно, я скажу пару слов о мисс Генри? – спросила Нина Штернберг. – Мисс Свободный Дух заняла у меня в марте четырнадцать долларов и теперь, если видит меня в кампусе, прячется за деревьями.

– Правда? – поинтересовалась Анемон, и голос ее прозвучал так, будто из-за съеденного арахисового масла у нее сделалась волчья пасть. – Она и мне должна. Десятку.

– Сьюзен не церемонится с чужими вещами, – вставила Колин. – Я давала ей свою машину, и она вернула ее с пустым баком.

Дожидаясь Джейд, я чувствовал себя слабым и одиноким, а потому был признателен Колин Маккей, когда она сказала, что делает сэндвичи и приглашает меня перекусить с ней и Оливером Джонсом на переднем крыльце. Она поставила старый плетеный стол, застелила его старой льняной скатертью, украсила букетом ирисов в пивной бутылке. Она сделала сэндвичи с сыром и огурцом, и я выразил восхишение по поводу того, как изящно она сервировала стол. Никогда раньше не ел сэндвичей с огурцом. Я сидел на маленьком шатком стуле, а Оливер с Колин устроились на плетеном двухместном диванчике.

Колин была приземистая, коренастая, с сильными ногами пловчихи и с темно-карими глазами, всегда немного покрасневшими, как будто она только что вышла из хлорированной воды бассейна. Колин носила комбинезоны и клетчатые рубашки, хотя время от времени появлялась в платье, таком строгом, что даже человеку постороннему было ясно: выбирала его не она. Оливер переехал в «Гертруду» тремя годами раньше, когда был влюблен в студентку Стоутона по имени Сара Ричардс. В ту пору ему уже было лет двадцать пять и он давно не учился – бросил Эксетер еще на первом курсе и больше никуда не поступал, хотя довольно часто обращался в учебные заведения вроде Стэнфорда или Гарварда за разрешением на дипломную работу по ориенталистике и ждал одобрения и стипендии, пока не пришел к выводу, что его «не-ученье», как он это называл, еще не завершено. Сара Ричардс погибла в результате несчастного случая с лыжным подъемником, не успели они с Оливером прожить и полгода, и он задержался в «Гертруде» по причине скорби и лености, свойственной только Оливеру Джонсу. Он заводил интрижки почти со всеми женщинами, появлявшимися в доме, хотя ни одна связь не бывала долгой. Обычно роман начинался во время празднования одной из многочисленных дат, отмеченных в персональном календаре Оливера: день рождения Малера, дата открытия Урана. (Здесь Оливер разыгрывал один из своих шуточных номеров: астроном-гомосексуалист открывает планету и называет ее в честь задницы своего любовника. «Знаешь, мелкий паршивец, что там висит в небесах? Твой анус».) Ночь, когда Оливер с Джейд отправились в постель вместе, пришлась на годовщину смерти Сары. Той морозной февральской ночью все окна в доме сделались матово-белыми, словно надгробные камни. Оливер с Джейд пробыли любовниками неделю, а потом как-то ночью Оливер встал в темноте, жалуясь на зубную боль. Он спустился на первый этаж, чтобы выпить теплого молока, и больше уже не вернулся в ее постель…

Мы сидели на крыльце втроем, ели сэндвичи и пили чай со льдом, как в какие-нибудь двадцатые годы, вдыхали запах цветов и наслаждались легким ветерком, наблюдая, как сойки упрямо кружат над одним и тем же местом, издавая сиплые крики. Небо было глубокого мягкого цвета, ровного, словно внутренняя поверхность ракушки, если не считать одинокой заплатки волнистого белого облака. Я старался не думать о Джейд и Сьюзен и о том, чем они занимаются. Я страдал, но то была ерундовая боль – стоило лишь вспомнить, насколько тяжелым, насколько бесконечно пугающим и безграничным было мое горе раньше. А сейчас я сижу на тенистом крыльце в Вермонте, ем вкусные сэндвичи. Голубое небо. Голубые крылья соек. Хитрые голубые глаза Оливера косятся на Колин, которая спрашивает, любит ли он ходить на каяке.

– Дэвид? – окликнула меня Колин. – Ты еще с нами? – Она изобразила, будто стучит в дверь. – Есть кто дома?

Она наклонилась и положила маленькую, немного пухлую ладошку мне на колено.

– Если ты переживаешь из-за Сьюзен Генри, честное слово, не стоит.

– Вечно найдется какая-нибудь Сьюзен Генри, чтобы переживать, – протянул Оливер. – В точности как переживают из-за гриппа или, скажем, из-за вышедшей из строя рулевой колонки.

– Она вовсе не показалась опасной, – сказал я. – На самом деле она показалась мне милой.

– Милой? – повторил Оливер, пожимая плечами, будто я выбрал весьма сомнительное слово.

– Миловидной. И такой же уязвимой, как и все остальные.

– Это не имеет значения. – Колин поглядела на свою руку на моем колене и улыбнулась, будто приятно удивившись, что обнаружила ее там. – Для Джейд важен только ты.

– Знаю, – ответил я.

– Иногда я прямо изумляюсь, – произнесла Колин. Теперь она посмотрела на Оливера, и я ощутил, как на нем сосредоточилось все ее внимание. – У мужчин талант не замечать того, что чувствуют к ним женщины. У мужчин. Нет, я неправильно сказала. У людей.

В этот момент к дому подъехал оранжевый «фольксваген» с поднятым черным верхом. На пассажирском месте сидела Джейд, я узнал ее волосы над белым воротничком блузки. Я не видел, что происходит в салоне машины, однако был уверен, что Сьюзен сидит, развернувшись лицом к Джейд, они разговаривают и этот разговор не из легких. Маленький мотор урчал, и один раз Сьюзен, должно быть случайно, нажала на газ, потому что машина на мгновение взревела, словно мощная газонокосилка, поперхнувшаяся высокой травой.

– Ну вот. Все закончилось довольно быстро, – заметила Колин.

Она собралась было унести тарелки, однако передумала и положила руки на подлокотник плетеного диванчика. Скрестила ноги и принялась всматриваться в машину, словно мать, которая дожидается возвращения детей, не явившихся к назначенному часу.

– Разве это машина Сьюзен? – размышлял вслух Оливер. – На вид новая. И номера Джерси. Интересно…

На меня накатила волна смущения. Просто невероятно, что они вдвоем могут быть так близко. День стоял теплый, но окна в машине были закрыты. Я видел на стекле остатки плохо оторванного стикера и перевернутое отражение дерева. Вся ревность, какую я старался не замечать с той минуты, когда вышел из магазина, обрушилась на меня, будто чемоданы с багажной полки в слишком резко затормозившем поезде. Горло стиснуло, пальцы порозовели и стали холодными. Я таращился на машину, пока не заслезились глаза. Оливер продолжал рассуждать о том, что машина не может принадлежать Сьюзен, должно быть, она взяла ее у кого-то, вот только у кого? Я не обращал внимания на его болтовню, однако был рад, что он не молчит.

Наконец дверь со стороны Джейд распахнулась, и спустя несколько долгих мгновений она вышла из машины. На блузке были заметны темные разводы пота в тех местах, где она соприкасалась с жаркой обивкой салона. Коричневый матерчатый пояс был перекручен сзади, и у меня промелькнула неприличная мысль: а так ли было утром? Джейд захлопнула дверь. Сьюзен отъехала, не с ревом мотора, как я ожидал, а совершенно спокойно, чуть помедлив, прежде чем выехать на середину улицы, хотя других машин не было. Я наблюдал, как она удаляется. На заднем сиденье лежали покупки. Хороший знак: получается, что домой к Сьюзен они не заезжали.