Читать книгу "Право на возвращение - Леон де Винтер"

— А я выпью водочки. — Макс нагнулся к мини-бару, достал маленькую бутылочку и, выпрямляясь, задумчиво сказал: — Это твое двадцать девятое — ты меня заинтриговал. Змеи. Беньямин уверен, что видел змей незадолго до того, как его украли?

— В доме, где мы тогда жили. Огромный, полуразрушенный дом. Он видел змей сквозь дыру в полу на втором этаже. Но когда я поглядел в ту же дыру, то ничего не увидел.

— Почему ты придаешь этому такое значение? — Макс отпил глоток из бутылочки и прокомментировал:

— Выдохлась. Чистая вода. Так почему это важно?

— Не знаю. Все было очень странно, пугающе, словно у него было видение или что-то вроде. Чертовщина какая-то.

— Ты кто? Магический реалист? Каббалист? Хиппи-перестарок?

— Нет. Но что-то случилось тогда. Я не могу объяснить, потому что сам не понимаю.

— А твое нумерологическое безумие?

— Оно помогло мне выжить. В самое тяжелое время. Оно давало мне надежду. На то, что Вселенная подчиняется какому-то порядку. Честно говоря, я и сейчас в глубине души уверен, что наступит день, когда кто-то отыщет формулу, объясняющую все на свете. Вроде Е=МС2.

— Формулу Творения?

— Не знаю, как ее назовут.

Макс схватил трубку телефона и распорядился:

— Бутылку «Столичной» в номер, пожалуйста, да, целую бутылку. Нет, именно «Столичную», ничего другого… Отлично… И какого-нибудь сыру, и — да! — bitterballen,[101]я их сто лет не ел. Да. Три порции.

Он вернулся к столу.

— Давай-ка как следует напьемся, Брам.

— Нам не надо ничего обсудить?

— Завтра.

— Как вы это делаете? Какая-то специальная техника?

— Возьмем его на улице. Стандартная процедура.

— Вы сейчас следите за ним? — Да.

— А голландцы? Вы им должны были что-то сказать?

— Эти считают, что мы разыскиваем какого-то мелкого мошенника. Ничего особенного.

Они молча поглядели друг на друга.

— Я думал, он давно мертв, — прошептал Брам.

— Послушай, Брам, Беньямин уже не ребенок. Он взрослый человек. И мы ничего о нем не знаем. Он изучал боевые искусства и может убивать голыми руками. Мы знаем, что он вооружен. И он готов умереть за свою веру.

— Может быть, все кончится хорошо. — Брам даже не сомневался в этом. Бенни вернется. Если он захочет слушать, захочет прислушаться к голосу отца.

— Вполне возможно, — сказал Макс.

— Вы ведь не будете пытать его? Балин гарантировал мне…

— Мы не пытаем.

— Я не хочу, чтобы ему причинили боль, чтобы он страдал.

— Он твой сын, Брам, мы все понимаем.

— И я смогу с ним поговорить, — полным веры голосом произнес Брам.

— Мы тоже на это надеемся.

— Я очень хочу его видеть. Ты не представляешь себе, Макс, как я…

— Я хочу кое-что тебе показать, — перебил его Макс.

Он раскрыл папку, лежавшую на столе, вытащил из нее листок бумаги и подтолкнул его поближе к Браму.

Это оказался пестрый плакатик, украшенный китайскими иероглифами и драконообразной змеей, извещавший о «грандиозном фейерверке» 28 января на берегу залива:

«Общество Китайско-Голландской дружбы отмечает в Амстердаме начало Года Змеи. Фейерверк, какого в Голландии никогда еще не видели! Между 22:00 и 23:00».

У Брама разом пересохло в горле, он посмотрел на Макса почти безнадежно.

— Если он что-то действительно планирует, — сказал Макс, — это идеальное время и место. В городе, как и в любой европейской столице, уйма китайцев. Сотни жертв, не исключено присутствие членов королевской семьи — одна из принцесс собиралась приехать, чтобы подчеркнуть сердечные и теплые отношения с Китаем, что-то вроде этого.

— Двадцать восьмого… — пробормотал Брам.

— Да. Тоже одно из твоих любимых чисел, разве нет? Два, двадцать два, двадцать восемь — что-то в этом роде?

Брам кивнул.

— Если твой сын здесь для того, чтобы взрываться, он должен выбрать именно этот вечер. Двадцать восьмого, в двадцать два часа двадцать восемь минут — здорово я изучил твою концепцию, а?

— Это не моя концепция, — оборвал его Брам. — Это безумие. Думать так вредно для здоровья.

— Охренеть от них можно, — вдруг сказал Макс. — Оказывается, в этой комнате нельзя курить. Представляешь? Вот суки!

Он встал, раскрыл чемодан, стоявший на багажной полке возле двери в ванную, вытащил блок «Мальборо» и разорвал целлофановую упаковку.

— Разве можно нормально думать, если не травишь свои легкие табаком? Ты тоже smoke?[102]

Брам кивнул и спросил:

— Пока вы просто ходите за ним, — а потом? Вколете ему чего-то? Как это делается?

Макс покачал головой. Он вскрыл пачку и выложил на стол перед Брамом пару сигарет. Закурил, поднялся, пошел к двери в ванную и, глубоко затянувшись и выпуская дым, приоткрыл ее. В дверь просунулась голова Хендрикуса; неуклюже запинаясь и бешено виляя хвостом, пес направился к Браму.

3

В пол-одиннадцатого утра Брам отправился в магазин, который показал ему Макс. Сперва они проехали мимо на машине: маленький турецкий супермаркет, над входом вывеска — AGGUL MARKT.[103]Он стоял на широкой улице, застроенной узкими, высокими домами, которую нельзя было сравнить с по-немецки аккуратным Тель-Авивом. С одной стороны к супермаркету примыкал магазин одежды: манекены в витрине были в платках и благопристойных мусульманских платьях; с другой — телефонный магазин, обувной, предлагавший кучу обуви за полцены, парикмахерская и аптека. В этом районе, на западе Амстердама, в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века понастроили жилищ-коробок, не задумываясь о красоте. Как раз в то время, когда эстетическая составляющая считалась столь важной при строительстве домов в Тель-Авиве, где старались построить для людей что-то необыкновенное, чтобы те, в свою очередь, передали особенное настроение своему дому. Мусульманский район Амстердама не выглядел как гетто или трущобы, но ничто здесь не радовало глаз. Кубики жилых домов с маленькими балкончиками отделялись друг от друга скверами с вытоптанными газонами, обрамленными сиротливо торчащими, ободранными кустами.

День был такой же холодный и бесцветный, как накануне, и Брам вспомнил, что, когда широкую дельту Рейна и Мааса укрывают свинцово-серые облака, такая погода может стоять в этой стране неделями.