Читать книгу "Меченый - Уильям Лэшнер"

– Идет, – сказал я.

Секундой позже ворота медленно отворились.

Петляющая неухоженная подъездная дорога, кучка припаркованных машин, швейцар в красной ливрее у переднего входа.

– Помнете бок, наплевать, – сказал я, протягивая ключи слуге. – Она взята напрокат.

Я ожидал увидеть в просторной гостиной толпу завсегдатаев светских тусовок, но она была почти пуста – целующаяся парочка, расположившаяся на полу в углу, изумленный и озадаченный мужчина у окна с выпивкой в руке. Поднос с бутербродами на полуразваленном кофейном столике и Брайс на диване, подобравшая ноги и листающая журнал.

– А где вечеринка? – спросил я.

Брайс подняла глаза и улыбнулась. Почему-то ее улыбка вдруг скрасила мне день. У меня появилось странное ощущение, что это улыбается Шанталь, настоящая Шанталь.

– Не знала, что вы приедете, – сказала она.

– Я тоже.

– Вы привезли маму?

– Она решила остаться и поговорить с Моникой.

– Наверное, это хорошо, – сказала Брайс слегка разочарованным тоном.

– Скорее всего Моника у вас заночует.

– Как в гостинице?

– Примерно так. Мама когда-нибудь упоминала имя Шанталь?

– Никогда. Сегодня она сказала, что придут люди и будут называть ее Шанталь, но потом она все объяснит.

– И у тебя не возникло вопросов по этому поводу?

– Мама – актриса, она всегда играет какую-нибудь роль.

– Она играет их для дяди Теодора?

– Если не слишком занята в офисе.

– Понятно. А где все?

– В просмотровом зале. Внизу, как раз напротив бильярдной. Теодор показывает свой самый новый фильм.

– Почему ты не там?

– Мне не разрешают. Теодор очень строгий.

Я шагнул к ней, наклонился, чтобы видеть ее глаза.

– Что значит строгий?

– Он заботится обо мне, оберегает меня. Не знаю. Он очень добр ко мне, но только чересчур требователен. Любит, чтобы я была рядом, но ничего мне не разрешает. Никаких мальчиков, никаких ошибок в речи. Он как суровый дедушка или что-то вроде того, понимаете? Ну не знаю. Во многих вещах он старомоден.

– Ладно, – сказал я выпрямляясь. – Хорошо.

– Когда вы с Моникой уезжаете?

– Завтра.

– Не опоздайте на самолет.

– Не волнуйся. Где просмотровый зал?

Она кивнула в сторону лестницы. Я сунул в рот канапе и пошел на звуки, доносящиеся снизу. Неприятные, первобытные звуки.

Это была просторная комната с разнообразными креслами и кушетками, расставленными перед огромным экраном. Видеопроектор был прикреплен к потолку, а звук вырывался из подвешенных вдоль стен колонок. Кресла и кушетки в основном были заняты, в воздухе плавал табачный дым, картинка была яркая, диалоги громкие и предельно ясные.

Потому что нет ничего яснее, чем «О, малышка, да, так мне нравится, давай еще раз, а потом еще и еще!»

Хотя работа сделала меня циником, а прожитые годы притупили остроту восприятия, я порой цепляюсь за надежду, что не все так грязно в этом мире, как кажется. И всякий раз, когда надеюсь на это, попадаю в дерьмо.

Новейшее кинотворение Теодора было откровенным порно. Не той фривольностью, которую ханжи в нашей стране называют чернухой, а настоящей жесткой порнографией, которую не увидишь даже на ночном телеканале во второсортной гостинице. Я был настолько шокирован, что поперхнулся и зашелся кашлем. Большинство присутствующих обернулись и раздраженно уставились на меня.

Один из взглядов исходил от самого Теодора Перселла с неизменной толстой сигарой во рту. Он сидел на кушетке подле высокой красотки с тяжелой челюстью. Она что-то шептала ему на ухо. Положив одну руку на его плечо, другую – на колено. Изменение положения собеседника не повлияло на ее элегантную позу.

Перселл что-то сказал ей, и женщина оглянулась на меня. Перселл с трудом поднялся. Не говоря ни слова, прошел мимо меня и гордо прошествовал в бильярдную.

Когда я вошел следом, он закрыл дверь. Комната была светлой, тихой, если не считать стонов, доносившихся из просмотрового зала. Кончик сигары тлел. Бильярдный шар одиноко и красноречиво лежал на длинном зеленом сукне. Из окна был виден мрачный бассейн, странно поблескивающий в темноте. Я почти готов был увидеть там тело, плавающее лицом вниз, но потом вспомнил, что оно обычно появляется в третьем акте.

– Э-э-э… не ожидал увидеть тебя здесь, малыш, – сказал Теодор Перселл.

– Подумал, что мне нужно отметиться на просмотре вашей новой картины, – ответил я. – Не знал, что по такому поводу теперь устраивают чудесное семейное развлечение. Давно занимаетесь порнушкой?

– Не очень. Съемки порно напоминают блицкриг: мотор – начали, мотор – кончили, а в результате – мешок баксов. В этом городе есть правило: несколько провалов, и ты считаешься проигравшим, но я снова делаю ставку, готовлюсь вернуться в игру. Я получил сценарий, который не смог не принять. Лучший сценарий из прочитанных мной. Не порно, а совершенно законный.

– Тот, что показали мне вчера?

– Нет, то была дрянь, я просто хотел тебя проверить. То, что я получил, – настоящее дело. Гениальный, блестящий сценарий. Еще один «Влюбленный Тони», но лучше оригинала. Он вернет мне положение в обществе. Хочешь взглянуть?

– Нет, спасибо.

– Возможно, в проекте мне понадобится помощник продюсера.

– А что же Регги?

– Это ему не по зубам. Мне нужны свежие ребята, сообразительные и решительные. Готовые зарабатывать доверие, мечтающие проявить себя в этом бизнесе. Черт побери, все хотят быть в этом бизнесе. Интересуешься?

– Нисколько.

– Подумай. Предложение остается в силе. Однако удивлен, что ты пришел. – Перселл с силой толкнул большой белый шар, а когда тот, ударившись о бортик, покатился назад, ловко остановил его. – Я думал, ты все еще разговариваешь с Шанталь.

– Она не Шанталь. Это самозванка, и при этом не очень успешная.

– Она настоящая, малыш.

– Наверное, такая же настоящая, как и все в этом городе.

– А как считает твоя подруга Моника?

– Ей хочется верить, очень хочется, но обман все равно остается обманом.

– Почему ты так уверен?

– О, всего понемножку, – объяснил я. – Ваша Шанталь ничего не знает о жизни семьи Эдер, о ее друзьях и родственниках. Когда Моника упомянула Ронни, свою и, разумеется, Шанталь двоюродную сестру, Лена не знала, кто это. Попыталась угадать, но неверно: Ронни – не мальчик, а сообразительная белокурая девочка, которая, возможно, была самым важным человеком в жизни Шанталь.