Читать книгу "Пятое Евангелие - Филипп Ванденберг"

– Fuge[67], идиот!

– Еретик!

– Да помилует нас Бог, несчастных грешников!

Словно буйные умалишенные, запертые в одной палате, кардиналы и монсеньоры выкрикивали ругательства вперемежку с проклятиями. Видя приближающийся конец, они уже не разбирали, кто друг, а кто враг, и самым отвратительным образом оскорбляли друг друга без каких-либо причин.

Причина такого поведения крылась глубоко в их душах и в самых темных уголках сознания. Эти люди просто не были готовы к подобному открытию и последствиям, которые оно за собой влекло. Их мир, в котором они были наверху и занимали лучшие места, грозил рухнуть. Наверняка даже святые не смогли бы контролировать себя в подобной ситуации, а о простых монсеньорах не стоит даже и говорить. Постепенно крики, которые делали это помещение в самом сердце Ватикана больше похожим на дешевый кабак в Трастевере, чем на комнату для допросов в здании Святого Официума, стихли. Один за другим присутствующие пришли в себя. Они наверняка стыдились друг друга. После этого всплеска эмоций никто не решался заговорить первым, хотя перед лицом предстоящего поражения следовало обсудить довольно многое. Но каждый раз, когда для Церкви наступали трудные времена, в Ватикане было больше врагов, чем служителей Бога.

– Возможно, – начал один из монсеньоров, который сопровождал Берлингера, – возможно, Всевышний решил подвергнуть нас этому испытанию? Может быть, такова его воля? Так же как он хотел быть преданным в саду Гефсиманском? Возможно, он решил покарать нас за высокомерие?

Его перебил кардинал:

– О каком высокомерии идет речь? Чепуха! Я не высокомерен и не могу назвать высокомерными Феличи или Агостини!

Монсеньор покачал головой:

– Я не имею в виду высокомерие каждого из нас в отдельности, а говорю о всей Церкви. Вот уже много столетий наша святая мать Церковь говорит с простыми верующими с позиции, словно она является всемогущей. И тем самым пугает христиан. Неужели Господь наш не учил нас смирению и покорности? Слово «власть», насколько мне известно, он не произнес ни разу.

Простые слова монсеньора заставили остальных задуматься. Только Берлингер, который все с тем же отрешенным видом сидел за столом, чем-то напоминая пьяного, поднялся со своего места и с угрозой в голосе сказал:

– Вы прекрасно знаете, брат во Христе, что подобное замечание дает все основания вынести ваш случай на обсуждение Congregatio.

Монсеньор не оставил без ответа заявление главы Святого Официума. Он повысил голос, и волнение, с которым он обрушил на Берлингера свои аргументы, явно свидетельствовало о том, что за всю свою жизнь он еще ни разу не осмеливался разговаривать с кардиналом подобным образом.

– Господин кардинал, – начал он, – похоже, что вы до сих пор не осознали: время, когда инакомыслящих сжигали на кострах, давно прошло. По всей видимости, в будущем вы ничего не сможете поделать с тем, что вынуждены будете принимать к сведению и уважать мнение других!

Оба сидевших рядом с ним монсеньора тут же спрятали руки в широких рукавах своих сутан. Этот жест выглядел довольно комично и напоминал цыплят, которые прячутся под крылья квочки при малейшей опасности. Похоже, монсеньоры таким образом пытались укрыться от грозившей им опасности поскольку как огня боялись реакции кардинала. Но, к их величайшему удивлению, не произошло ровным счетом ничего. Берлингер был просто шокирован тем, что простой монсеньор осмелился ответить главе Святого Официума с такой прямотой и даже наглостью. Более того, фразу монсеньора следовало воспринимать не иначе как провокацию.

Агостини, в задачи которого входило урегулирование интеллектуальных споров, попытался сгладить ситуацию и примирить противников. Он внес свою лепту в дискуссию:

– Господа, прислушайтесь к голосу разума! Вы не сможете никому помочь, если между вами возникнут разногласия. В борьбе против общего врага на счету каждый верный воин. Если у нас вообще есть хоть какой-то шанс…

– Шанс? – Кардинал-госсекретарь рассмеялся, но в его интонации не было и тени веселья. Только горечь. Смех восьмидесятилетнего старика прозвучал даже несколько зловеще.

Агостини повернулся к Феличи:

– Еминенца, вы не верите, что у нас есть шанс?

На лице старика появилось такое выражение, словно он хотел рассмеяться над поставленным вопросом.

– Если уже прозвучали трубы, оповещающие нас о приближающемся конце света, то вам не удастся перенести это ужасное событие даже на один день, брат во Христе!

Во время этой дискуссии лишь один человек оставался на Удивление спокойным. Иезуит професс Манцони. Хотя такое Поведение было для него совсем не свойственно. Но его отстраненность от дискуссии была вызвана скорее не смущением или задумчивостью, а тем, что он был осведомлен о сложившейся ситуации лучше, чем остальные присутствовавшие в зале. Более того, лично для себя, в душе, иезуит уже принял дьявольское решение. Но как бы там ни было, он следил за разгоревшимся спором с известной долей безразличия, которым философы обычно отличаются от других людей. Если бы кардиналы и монсеньоры не были заняты своими мыслями, внимательнее присмотрелись к единственному оставшемуся равнодушным человеку, то наверняка бы заметили, что Манцони в душе смеялся над криками своих братьев.

Манцони улыбнулся, когда кардинал Берлингер с умиляющей, так ему не свойственной простотой предложил позвать на помощь чудотворца-капуцина, падре Пио из далекой Апулии. Утверждали, что он обладает сверхъестественными способностями и даром биолокации. Более сорока лет назад у падре Пио появились стигматы, а значит, он был ничем не хуже святого Франциска из Ассизи. Даже наоборот! В то время как Франциск в основном прославился своим умением обращаться с животными и понимать их язык, Пио ночью боролся с более опасными тварями – демонами. Каждое утро ого находили в келье кричащим и в окровавленной сутане, отчего падре напоминал воина после тяжелой битвы. Затем Берлингер продолжил:

– Несомненно, за именем Бараббаса, который является автором пятого Евангелия, может скрываться только один! Это сам Люцифер. Возможно, падре Пио окажется под силу побудить дьявола и его проклятое пятое Евангелие.

Именно так и сказал кардинал.

– О Господи! – ответил на речь главы Святого Официума Феличи. Больше по поводу услышанного от своего коллеги – не сказал ничего.

На это Берлингер в ярости возразил:

– Господин кардинал, если вы скептически относитесь к возможности существования сверхъестественных сил и способностей, то, может быть, решитесь отрицать и существование дьявола? А коль уж вы не верите в существование Люцифер – то – да будет мне позволено сделать такой вывод – вы не являетесь последователем нашей святой матери Церкви!

Старик вскочил со стула и хотел броситься на главу Святого Официума, но прежде чем он успел осуществить свое намерение кардинал Агостини, сидевший между ними, поднялся и без труда да усадил на место обоих забывших о приличиях спорщиков, Рост и сила позволили ему легко справиться с двумя повздорившими священниками. В то время как Феличи, сидя на стуле, перекрестился и сложил перед собой руки, Берлингер безуспешно пытался застегнуть две верхние пуговицы сутаны, расстегнувшиеся из-за того, что глава Святого Официума очень разволновался и принял происходящее слишком близко к сердцу.