Читать книгу "Братство обреченных - Владислав Куликов"

Это случилось, когда они рассматривали ее школьные фотографии. Геннадий увидел, какой красавицей была Таня в детстве. Причем дело не в лице: нос, губы, глаза — все осталось, как прежде. Но раньше в ней горел огонь такой силы, что даже сквозь годы Геннадий почувствовал его жар. Показалось, что отблески того пламени упали и на теперешнюю Таню. Или Геннадий посмотрел на нее другими глазами… Это уже неважно. Он словно увидел ее в ином свете, она будто снова стала той же красавицей, что и была…

На Геннадия накатила горячая волна. Он захотел Таню так сильно, что показалось: умрет, если не овладеет ею прямо сейчас.

«Так вот что значили слова Наставника про огонь Прометея…» — подумал Геннадий, лежа в изнеможении после того, как они оба пережили тот бурный шквал, внезапно нахлынувший на них…

С тех пор с Таней начали происходить странные изменения. Ожог словно исчез. По крайней мере, Геннадий его больше не замечал. Даже если в упор смотрел — не видел. Зато сама Таня расцвела. В ее глазах вновь загорелся огонь, что некогда сводил с ума мужчин… И Геннадий теперь хотел именно эту женщину больше всего на свете!

Они поженились. А на службе у Геннадия вдруг случился полный крах. В 1990 году его должность сократили. Прапорщика Куравлева уволили. Он с женой уехал в Оренбург. Устроился работать грузчиком. Но вскоре случайно встретил бывшего одноклассника, который давно перебрался из Бузулука в Оренбург. Он работал в гараже КГБ и сказал, что там нужны слесари-авторемонтники. Узнав, что Геннадий долго учился в танковом училище, одноклассник взялся порекомендовать его на работу. Конечно, у Куравлева никогда не лежала душа к технике. Но сейчас надо было на что-то жить. А тут — твердая зарплата, социальные гарантии…

Геннадий оформил необходимые документы и несколько месяцев ждал, пока пройдет спецпроверка. «Добро» пришло летом 1991 года. Куравлева приняли на службу вольнонаемным. Чуть больше полугода он исправно чинил машины чекистов. А потом ему предложили работу в том же ХОЗО, но уже помощником коменданта. Это была должность прапорщика. Геннадия аттестовали на воинское звание и вручили ему погоны. Он стал дежурить в управлении, проверяя пропуска у всех входящих.

В принципе это тоже была скучная работа. Но зато не надо было уже ковыряться в железках. Плюс повысилась зарплата, появились кое-какие льготы. Так что первое время Геннадий на новой должности наслаждался жизнью. Заскучать в ХОЗО он так и не успел. Потому что еще через четыре месяца к нему подошел один высокий чин из соседнего отдела. Он пригласил Геннадия в свой кабинет и завел задушевный разговор тет-а-тет. Сначала поговорили на общие темы: как служится, доволен ли, как семья поживает? А потом высокий чин предложил Куравлеву перейти на службу в седьмое отделение. Как водится, начальник посулил золотые горы: офицерское звание, квартиру… И, как ни странно, не обманул! Ведь в итоге Геннадий получил и то, и другое…

Перевод оформили быстро: не прошло и двух недель. Куравлева направили в школу КГБ (или как тогда оно называлось?) в Санкт-Петербург, которую он и закончил. В 1994 году ему присвоили звание младшего лейтенанта.

«Сбылась мечта детства! — Геннадий усмехался. — Я стал-таки офицером. Правда, в двадцать девять лет. Однокурсники уже майоры… Ничего, я наверстаю. И вообще, лучше быть младшим лейтенантом в КГБ, чем майором в танковых войсках! Так что я удачно попал!»

Жену он по-прежнему любил. Без Татьяны уже не мыслил своей жизни, она словно стала частичкой его плоти и крови. Но сама страсть немного остыла. Так что жена превратилась в очень близкого и родного человека, вроде сестры…

После тридцати Геннадий начал временами задумываться над тем, не совершил ли ошибку, отказавшись от другой мечты — стать художником. Может, зря смалодушничал? Когда он оглядывался назад, то казалось, что выбрать другой путь было не так уж и трудно. Это сейчас, когда на горбу жена, дети, тяжело чего-то добиваться. «А в юности я, дурак, чего боялся? — думал Геннадий. — Зачем кого-то слушал? Надо было бороться! Жил бы сейчас в Москве! Да и жизнь была бы радостней. Не то что сейчас…»

В 1995 году Куравлев получил звание лейтенанта. В 1996-м стал старшим лейтенантом. В апреле 1997-го получил повышение. А в марте 1998-го его арестовали…

На этом прежняя жизнь закончилась. На ней просто поставили жирный крест. А того человека, который жил этой жизнью, убили. В его теле появился совершенно новый человек. Он имел с Куравлевым немного общего, ну разве что: память, биографию и паспортные данные. Лишь это было одно на двоих, и не более того…

«В СИЗО я сразу же попал в камеру, где содержатся бывшие сотрудники правоохранительных органов, — написал гораздо позже Куравлев в письме Ветрову. — В основном — из МВД. Если раньше, в советские годы, «бээсников» (БС — бывший сотрудник) были единицы, то сейчас их по нескольку десятков в каждом изоляторе. А ведь все это не от хорошей жизни.

То, как к тебе будут относиться твои сокамерники, зависит целиком и полностью от тебя самого. Будешь вести себя по-человечески, следить за собой, за своим языком, своими поступками, то и к тебе будут относиться как к человеку, как к равному. А станешь жить, как «черт», вести себя по-свински, будешь свое «Я» превозносить — и тебя начнут презирать, доведут до состояния ниже половой тряпки. В полном смысле слова будут вытирать о тебя ноги. Это закон. Закон выживания в тюрьме. Именно выживания, а не жизни. В тюрьме можно только выживать и существовать. Вся жизнь течет на воле, но ту сторону забора. Правда, понимание этого приходит слишком поздно. Некоторые этого так никогда и не могут осознать. Но это только их личная трагедия.

А мне повезло. Я в плане существования в тюрьме оказался на подобающем уровне. Ко мне прислушивались. Ценили мое слово. И оно (слово) было не последним при решении какого-нибудь конфликта в камере. Сотрудники изолятора относились ко мне, да и вообще, скажем честно, ко всем БС более благосклонно, нежели, скажем, к простым заключенным. Может быть, причиной этому служило еще и то, что любой из этих сотрудников мог оказаться со мной в одной камере. Вчера, скажем, охранял меня. А сегодня заезжает в камеру в качестве арестанта. А такое в моей тюремной жизни было, и причем — дважды.

В обыденной жизни тюрьмы к нам — бывшим сотрудникам — все прочие арестанты относились, как к равным. В тюрьме все равны. Конечно, если бы кто из БС оказался в общей камере, то его бы там здорово отмолотили и ногами, и т. д. А так, когда у каждого своя камера, значительно проще. Когда у кого-то кончались, скажем, сигареты или чай, то не было ничего зазорного попросить в соседней камере. И если там имелось это в излишке, то никогда не отказывали».

Так Геннадий прожил полтора года. А затем ему вынесли приговор…

В день, когда должны были оглашать решение, Куравлева ввели в зал уже в наручниках. По этому признаку он сразу понял, что его не отпустят. Хотя положение было таково: либо полное оправдание и освобождение из-под стражи прямо в зале суда, либо высшая мера.

Когда суд удалился на совещание, Геннадия увели в комнату ожидания. Там его поместили в «обезьянник». А в помещение набилась огромная толпа сотрудников милиции. Куравлева обыскали, заставив раздеться донага.