Читать книгу "Правила боя. Исток - Анна Московкина"

Валья закончил петь, публика аплодировала, большей частью искренне. Все прошли к столу.

Стол накрыли знатный. Он весь был уставлен блюдами и стеклянными кувшинами с вином, последнее было баснословно дорогим шиком. Стекло ценилось не меньше хрусталя, а стоило несколько дороже. Меня Фарт усадил рядом с собой — во главе стола, и мне кусок не лез в горло под пристальными взглядами магов.

Маги же между перебиранием голубиных, рябчиковых, оленьих косточек, разделыванием креветочных и омаровых панцирей, жеванием каких-то щупалец и плавников, зеленых листьев умудрялись переговариваться и вести светскую беседу, истекая на тарелки соусами и ядом. Я сравнительно долго жевала желтые шарики, с чем-то красным содержимым внутри, совершенно не чувствуя вкуса. Тем же занимался и Валья, он удивленно разглядывал фиолетовую каракатицу, которая выглядела вполне живой и достаточно опасной. Наконец решившись, менестрель вонзил в нее нож, распилил надвое и сунул в рот, страдальчески вылупив глаза. Некоторое время он так и сидел, вызывая смешки у соседей. Потом медленно заработал челюстями и с опаской сглотнул. Выяснив, что, несмотря на всю сомнительность, каракатица не отравила его мгновенно, он решил, что терять уже нечего, и доел остатки.

В тарелку плюхнулось нечто жидкое и серое, сверху спикировала веточка петрушки. Я пораженно потыкала нечто вилкой. Фарт галантно отобрал у меня миниатюрный трезубец и вручил изящную ложечку.

— Это телячьи мозги в сливочном соусе. Попробуй, — шепнул он. — Это вкусно…

Где мозги, а где соус, осталось загадкой. Я зачерпнула жижу ложечкой, брезгливо понюхала и отодвинула тарелку.

— А можно мне еще тех желтых шариков? — жалобно промямлила я.

— Понравились зародыши яиц?

— Зародыши…

— Да, это старинный рецепт моего рода. Курица…

— Можно мне выйти?

— Что?

— Я выйду, или меня стошнит прямо в мозги, не думаю, что они от этого сильно изменятся, — простонала я.

— Дарт! Иди сюда. Отведи сударыню в… куда она попросит, и сразу назад.

За дверью я прислонилась к стене и, судорожно всхлипывая, рассмеялась. Несмотря на все, желудок у меня был крепкий. Стражник бесстрастно наблюдал за моей истерикой.

— Пойдем на стену? — просительно протянула я.

Парень немного помедлил, махнул рукой и кивнул.

Штаны оказались дальше, чем ему помнилось. Гуина лежала, загадочно улыбаясь потолку.

Плечи и грудь тоже покрывали конопушки. Филипп торопливо натянул штаны.

— Может, ты откроешь? Это же твое жилье.

— Хорошо, — не споря согласилась колдунья, легко вскочила, прикрывшись покрывалом, и пошла к дверям. Покрывало шлейфом тянулось следом. Филипп затянул пояс ремня и влез в рубашку, путаясь в рукавах.

— Доброй ночи, Гуина. Спала?

— Что ты. Только готовлюсь. — Чародейка звонко рассмеялась. — Проходи, Майорин, будь как дома.

— Вижу, не я один тут… как дома…

Филипп покраснел, но продолжил деловито затягивать шнуровку рукавов рубашки.

— Что ты хотел?

— Забрать у тебя этого молодца. Мы уезжаем.

— Ночью?

— Ночью, милая моя. Так уж получилось.

— Я… Я хочу поехать с вами. — Чародейка блеснула глазами, умоляюще стиснув руки на груди. Простыня начала сползать.

Майорин изучил простыню и то, что она теперь не скрывала.

— Не сегодня. Извини.

— Но, Майорин! Неужели и ты будешь нести бред, что женщине не место на поле боя?

— Не буду. Нас и без тебя слишком много. Больше нельзя.

— Трое? — Зрачки чародейки расширились от смеси удивления и возмущения. — Вас только трое!

— Нас трое. А лучше был бы один я. Если хочешь помочь… действительно хочешь, поезжай на границу долины, мост у Бочажного погоста знаешь?

— Да.

— Вот там ждет весточки один старичок, колдун. Держи. — Майорин протянул ей заранее заготовленное письмо в плотно закупоренном от влаги медном футляре. — И не открывай. Он заметит. Ты оделся?

Филипп подвязал голенища сапог.

— Да.

— Идем. Нас ждут.

Мужчины вышли, спустились по лестнице на первый этаж, вышли на улицу, где стояли привязанные кони.

Они уже выезжали за ворота, когда молодой чародей решился спросить:

— Что в том письме?

— Ничего.

— В смысле ничего важного?

— В смысле ничего вообще.

— Стой! Ты ей не доверяешь?

— И не доверяю… и хочу вывести из-под удара молодую глупенькую ведьмочку.

— Из-под какого удара?

Майорин не ответил.

Столы убрали. Гости разбились на стайки по интересам. Девушки и юноши слушали Валью, который усердно отрабатывал заявленный гонорар. Маги постарше бродили парами, перебрасываясь незначительными на первый взгляд фразами.

Дарт отвел меня к Фарту, но маг, обсуждающий качество вина с Алимарном Яринием, отослал меня в сторону, предложив насладиться творчеством лучшего менестреля страны. Я приткнулась в уголке, стараясь не замечать пристального внимания Щегла, который тенью скользил за мной по залу.

Валья пел, посматривая в мою сторону. Слишком часто, чтобы это оставалось незамеченным. Киата пихнула его в бок. Опять.

В группе матерых магов наметилось легкое беспокойство, голоса стали выше и надрывнее. Яриний, холодно выслушивающий распаленного Кавеля Фарта, вежливо прибрал того под локоток и ненавязчиво потащил к неприметной дверце. Агний, ворча на ходу, потащился за ними. Стало тихо, отчего голос Вальи, которому больше не ставили препон, птицей разнесся по залу.

Валья пел «Ласковую кокетку», девушки были в восторге, парни скалили зубы. Каждый понимал балладу по-своему. Окончив петь, менестрель отложил лютню и соскочил с помоста. За ним последовала верная Киата, не раскрывшая за весь вечер рта даже для еды. Совершив три круга меж гостей и собрав ворох лести и похвал, менестрель остановился возле меня.

— Милсдарь Валья. Вы великолепны. — Щегол позади крякнул. — Моему спутнику, милсдарю Щеглу, — тот крякнул еще раз, — очень понравилось.

— Да-да, — выдавил маг, пожимая протянутую руку.

— Значит, вы Айрин из Инессы, — взяла инициативу в руки воительница, пока Валья соображал, что к чему. — Киата Воительница, я путешествую с величайшим певцом, охраняя его покой от злого умысла.

Я вежливо кивнула, громко восхищаясь талантом Вальи. Менестрель перестал очумело крутиться и начал слащаво и нескладно, к тому же привирая на каждом слове, воспевать вечер и все доступное взгляду, в том числе и меня. Щегол зеленел на глазах, давясь возражениями.