Читать книгу "Жалобная книга - Макс Фрай"

Почти автоматически переворачиваю вторую карту. Аркан «Колесо Фортуны». Еще одно «Колесо» катится, стало быть, то ли под откос, то ли, напротив, в гору, ну-ну… А третьим номером у нас снова «Умеренность», кто бы сомневался. Такие, брат, дела.

Я гляжу на этот симметричный расклад долго. Так долго, что вечность проникает мне в кровь – опасная для жизни, непомерная доза вечности. И надо думать, в результате отравления случается самое невероятное событие в моей жизни: я натурально теряю сознание. Прежде мне это ни разу не удавалось, а ведь порой так хотелось уйти из неприятной ситуации столь элегантным, исконно дамским способом.

Сейчас не то, сейчас-то я как раз предпочла бы остаться и поглядеть, что будет дальше.

Так нет же!

Пришла я в себя уже в ванной, голова – под краном, прочая тушка – в надежных объятиях.

– Ты меня топишь? – спрашиваю. – Или все же спасаешь? Потому что если спасаешь, то уже, считай, спас. А если топишь – ну, тогда я даже не знаю, что сказать… Может, не надо?

– Не надо так не надо, – соглашается мой рыжий маньяк. – Если топить нельзя, я тебя целовать буду.

– Вот прямо сейчас? – изумляюсь.

– Ага. Прямо сейчас, мокрую и холодную утопленницу… Ты, возможно, сама еще не понимаешь, но сейчас только это тебе и нужно. И мне тоже. А волшба твоя подождет. Хватит на сегодня.

Разумеется, когда час спустя я выторговала-таки разрешение отправиться на кухню (под конвоем, разумеется; меня и в душ десятью минутами раньше одну не отпустили) и собрать карты, они уже валялись на полу. Распахнутая форточка, весенний ветер, конечно, да. Как бы естественный ход событий. Мы взрослые люди, мы все понимаем, сделаем вид, что так и надо.

Однако пересчитала я их раз сто, наверное. Ну, ладно, не сто. Но десять-то раз точно пересчитала. Или даже больше.

Семьдесят восемь штук, да. Никто и не сомневался. И если по мастям разложить, а Старшие Арканы – по одному, по порядку, все равно семьдесят восемь. И ни единой лишней карты.

– Ты-то хоть видел, что они были одинаковые? – спрашиваю.

– Ну да. Видел и сделал соответствующие выводы, не дожидаясь твоей подсказки. Абсолютно все равно, как я поступлю. Нет никакого «выбора», только моя давняя, несбыточная мечта о возможности иметь выбор. Я не раз в этом убеждался, но столь явно мне еще судьба в лицо не плевала… Хотя такой вот плевок – вполне себе благословение, я же не спорю!

– Ну, то есть тебя не удивляет, что в моей колоде вдруг ни с того ни с сего появились парные карты?.. Хотя, конечно, это не твоя колода. Тебе проще…

– А когда в моем доме ни с того ни с сего появилась эта дурацкая коричневая тетрадка, рожденная твоими опасениями? Кстати, тогда ты в обморок не падала. А событие не менее странное, мягко говоря.

– Ну, все-таки то была чужая тетрадка, найденная в чужом доме. Мало ли откуда она взялась. Вот если бы я в этой квартире пять лет прожила и каждый закуток здесь изучила, тогда – да… А это – моя колода, которую я знаю лучше, чем собственную биографию! К тому же тогда я злилась, если помнишь. А потом мне стыдно было. Сплошной адреналин, тут уж не до обмороков, сам понимаешь… Ты ее выкинул, кстати?

– Нет. Сама куда-то подевалась. Рад, что хоть теперь ты не станешь подозрительно на меня коситься, если я скажу: в этом доме творятся странные вещи. Например, мы с тобой тут творимся. И еще всякое разное, по мелочам…

О да. Мы тут творимся, лучше и не скажешь.

И еще, конечно, всякие чудеса.

Стоянка XХVI

Знак: Водолей – Рыбы

Градусы: 21°25′44'' Водолея – 4°17′08'' Рыб

Названия европейские: Альм, Альгафальбушор, Альгасальди, Альфарг, Фарагальмокаден

Названия арабские: аль-Фаг аль-Мукаддам – «Передний Отток»

Восходящие звезды: альфа и бета Пегаса

Магические действия: изготовление пантаклей для защиты от всех опасностей

Варя спит. А я вот все сижу, пялюсь в окно. Мое полупрозрачное отражение сливается с уличным пейзажем. В груди у меня вместо сердца мусорный бак, в горле колом стоит чей-то черный автомобиль, во лбу горит бледно-лиловый фонарь, зато голова проросла древесными стволами.

Всегда знал, что у меня хорошая голова.

Всегда.

И сейчас она советует мне: расслабься, не дергайся, подожди, поживи несколько дней как человек. Просто проживи их в свое удовольствие. До субботы, что ли, дотяни. А там сходим в «Дверь», повидаем своих, и все как-нибудь само собой – не уладится, так, по крайней мере, поймется.

Тем паче что уж кому-кому, а тебе расслабиться – плевое дело. Технология известна, другое дело, что ты ее почему-то не спешишь вспоминать – сейчас и в других подобных случаях. Как маленький, ей-богу. Ну давай, выброси свою сигарету, вдыхай медленно. Пауза, выдох, снова пауза – все на счет восемь. Или даже шестнадцать, если не угробил еще окончательно свои легкие. Смотри-ка, не угробил. Дуракам счастье.

Несколько десятков вдохов и выдохов спустя я понимаю, что спать лягу, не почистив зубы. Потому что все суета сует и томление не пойми чего, в том числе и кариес. Кариес, если задуматься, в первую очередь, хоть и имеет, кажется, устрашающе общий корень со словом «кара». Ну, не прямо же завтра он у меня начнется, в самом-то деле? Возможно, даже не послезавтра. Вот и славно. Мне только и надо: несколько приятных, необременительных, ничем не отягощенных весенних дней. А там – по обстоятельствам.

Иногда я умею хотеть. Не страстно, с надрывом, срываясь то и дело на внутренний визг – от таких желаний добра не жди, – а просто вот хотеть и тут же получать желаемое. Выпросил себе у судьбы прекрасную передышку – и получил. Своими руками, конечно, сделал для этого немало, но и обстоятельства мне, честно говоря, благоприятствовали. Даже погода в эти дни была теплая, как в апреле, даже автомобильные пробки расступались перед нами, когда мы с Варей колесили по городу. Не охотились, не вспоминали даже о такой возможности (ну, скажем так, делали вид, что не вспоминаем), а просто вот гуляли, вполне бесцельно, транжирили время, швыряли на ветер минуты и часы, как подвыпившие купцы – купюры да ассигнации. Куда только подевалась моя былая жадность?

– Ты вот мне про свой идеальный рай рассказывал как-то, – говорила Варя, – а я в детстве… ну как, не совсем в детстве, лет в тринадцать, кажется, придумала себе в утешение совсем другую теорию. Придумала, что в момент смерти человек, если очень постарается, может вспомнить самый-самый прекрасный момент своей жизни и как-то, что ли, зацепиться за него, застрять там, как мушка в янтаре. Логика у меня была понятно какая: если уж все равно – вечность, то пусть вместо небытия она будет заполнена каким-то понятным и приятным содержимым. Меня эта идея вдохновила, я стала коллекционировать такие моменты. Скажем, конец августа, закат обалденный, небо полыхает, а я сижу под тряпичным зонтиком в кафе-мороженом, на обрыве над пляжем, трескаю пломбир с клубничным сиропом, думаю: пусть, что ли, так будет всегда… Или еду в такси домой за полночь от любимого мальчика, с его последним рублем в кармане, и вдруг из приемника, к примеру, Моцарт, какая-нибудь «маленькая ночная музыка», и фонари уже не просто мелькают, а поливают город золотым огнем, и почему-то кажется, что, если опустить стекло пониже, ветер меня унесет, вместе с рублем, сумкой и босоножками, – может быть, этот момент сохранить для посмертного блаженства?.. Потом, конечно, бросила эту игру. Не то чтобы совсем забыла, но – бросила. А в последние дни все время ее вспоминаю. Понимаешь почему, да?..