Читать книгу "Юные годы - Арчибальд Кронин"

— Нет, он был в своем уме два года назад, когда составлял это распоряжение. В таком же здравом уме, как мы с вами.

— Я опротестую завещание, — сказал папа каким-то высоким чужим голосом. — Я обращусь в суд.

— Пожалуйста. — Мак-Келлар перестал улыбаться. Он очень грозно посмотрел на Адама, затем на папу. — Да, пожалуйста. Но только даю вам слово: я поведу с вами борьбу; а если потребуется, дойду до суда графства, до Верховного суда. Да я в самом парламенте подниму вопрос. Только для вас это плохо кончится, Лекки. Тогда уже, мой дорогой, не видать вам места управляющего водопроводным хозяйством. — Он помолчал, наслаждаясь этой маленькой мелодрамой, с которой после стольких лет спокойной практики ему довелось столкнуться. — Ваша жена не хотела брать денег по страховке, хотя большую часть взносов выплачивала сама. Что же до старика, то он не мог извлечь из этой страховки ни фартинга. Но он пожелал, чтобы деньги дошли на благое, полезное дело. И они пойдут на это, или меня не зовут Дункан Мак-Келлар.

О боже, значит все правда… этот чудесный дар дедушки, который никогда и словом не обмолвился мне о нем? Я сидел, опустив глаза, едва дыша, лицо у меня дергалось от напряжения. И вдруг я услышал голос Кейт, почувствовал ее руку, обвившую мои плечи.

— Не знаю, что думают остальные… а по-моему, лучшего применения этим деньгам быть не могло… да, это для них самое лучшее применение.

— Слушайте-ка! Слушайте! — громким шепотом сказал Джейми.

Какие они милые, эта Кейт, с ее скверным характером и шишковатым лбом, и этот Джейми, честным тяжелым трудом зарабатывающий себе на жизнь… Я питаю скромную надежду, что их мальчику будет легче жить и расти, чем мне. Мак-Келлар сложил бумаги и, поднявшись, обратился ко мне:

— Завтра в десять — жду в конторе. А пока пойдем, проводи меня. Немножко свежего воздуха не повредит тебе.

Точно слепой, вышел я с ним из комнаты. В жизни бывают такие минуты, когда напряженные нервы больше не выдерживают.

Глава 11

Поздно вечером из дома адвоката Мак-Келлара вышел взволнованный обитатель маленького городка, — млекопитающееся вида Homo sapiens,[16]короче говоря, позвоночное, в чьих жилах, однако, течет горячая кровь, злосчастный Роберт Шеннон. Хотя этому своеобразному двуногому существу уже исполнилось восемнадцать лет и еще совсем недавно он с трудом нес на своих согбенных плечах тяжкое бремя отрочества, почти безответной любви и всяческих бесчисленных горестей, он еще не закален и не созрел. И сейчас, наслаждаясь спокойной красотой ночи, огромной ясной ночи, где в вышине звезды поют свою песнь, а на земле поет его сердце, он смотрит прямо перед собой, взволнованный и раскрасневшийся.

Будущее широко раскрывается перед ним. Сухой шотландец-адвокат, который так долго беседовал с ним сейчас, будет его опекуном и советником, его другом. Он никогда больше не вернется на Котельный завод. В начале нового семестра, в будущем месяце, он поедет в университет, будет жить там в студенческом общежитии, с наслаждением погрузится в изучение медицины. Биология… практическая зоология… эти магические названия и вызвали яркую краску у него на щеках. Он уже чувствует удушливый запах формалина и канадского бальзама, видит длинный ряд цейсовских микроскопов с чудесными линзами на шарнирах, и за одним из этих микроскопов будет сидеть он, вопреки бедному мистеру Смиту, которого он рад будет снова повидать. Подумать только! Да ему, наверно, если повезет, уже в нервом семестре разрешат вскрыть морскую собаку — mustelus canis!

Денег вполне достаточно, чтобы он мог спокойно закончить учение; на уплату нескольких долгов, оставленных дедушкой, у Мак-Келлара уйдет не более двадцати фунтов. Если ему будут говорить неприятные вещи, когда он вернется домой, — тут выражение его лица стало жестким, — Мак-Келлар сказал, что он не должен обращать на это внимание. Он ведь скоро навсегда уедет из «Ломонд Вью».

Да, будущее, сияющее будущее открывается перед ним. Рейд и Алисон уезжают, но и он тоже уезжает… Он им докажет, что он не обречен всю жизнь быть неудачником. Его чувства к Алисон несколько изменились: отныне он будет их сурово сдерживать. Быть может, в жизни великого зоолога нет места для женщин? А быть может, в один прекрасный день в Вене, когда знаменитая примадонна будет петь главную роль в «Кармен», строгий, подтянутый доктор, с ленточкой в петлице и небольшой аккуратно подстриженной бородкой, тихо войдет в ложу на авансцене…

Нет, нет. Эти мечты принадлежат поре юношества, которую он оставил уже позади. А впереди предстоит работа… Серьезная, замечательная работа в лаборатории.

Но подождите… еще минута, еще один штрих, показывающий колебания этого неустановившегося характера. Проходя по Церковной улице, он видит справа от себя темную громаду столь презираемой им церкви Святых ангелов. Ему ничего не нужно в храме, этому ясному уму, — больше там не удастся его обмануть. Он храбро противостоял всем козням каноника Роша, пытавшегося вернуть его в лоно церкви. Печаль и горе не заставили его встать на колени… О, прошло то время, когда он брел с завязанными глазами, сейчас он на пути к тому, чтобы стать человеком свободомыслящим.

И однако, когда он меньше всего этого ждал, могучая сила одолела его. Запомните: он прочел немало книг — от «Происхождения видов» до «Жизни Иисуса» Ренана, он смеялся над басней об Адамовом ребре и соглашался с остроумным французским кардиналом, чье имя он забыл, что христианству положила начало прелестная сказка. Но то, что возникло в нем сейчас, находится у него в крови, в костях, оно въелось в самый его мозг, и он от этого никогда не избавится, до самой своей смерти.

Первая пора гордыни миновала. Но мы поклялись прежде всего быть правдивыми. Сколько еще раз этот Роберт Шеннон будет переходить от апатии к рвению, сколько раз жизнь будет поднимать его, а потом снова сбрасывать вниз, мы не можем сказать, равно как не можем сказать, сколь часто он будет мириться и ссориться с тем существом, к которому устремлены все человеческие чаяния. Но сейчас он вдруг почувствовал потребность поведать гулкой тишине о том восторженном состоянии, в каком пребывает его душа. Ему вдруг захотелось излиться в благодарной молитве. И с горящим от стыда лицом он ринулся во мрак церкви.

Правда, пробыл он там недолго. Возможно, он лишь зажег грошовую свечку или пробормотал несколько неразборчивых слов перед мрачным алтарем. А быть может, и этого не было. Но когда он вышел из церкви, щурясь от ярких звезд и северного сияния, озарявшего небо, он пошел быстро, уверенно, и звук его шагов гулко отдавался на пустой улице.