Читать книгу "Черная книга смерти - Гордон Далквист"

— Не присядете? У старых знакомых всегда найдется о чем поговорить… заболтаемся так, что и конца света не заметим.

Глава седьмаяГАРЬ

Это случилось в далеком детстве: юная мисс Темпл целый час упрашивала, дергая за полы куртки, мистера Грофта — надсмотрщика на отцовских плантациях, который обозревал поля с проходившей по холму дороге. Наконец ей разрешили разок затянуться трубкой. Ей сразу же стало нехорошо (а понимая, что другого раза не будет, девочка затянулась как следует), она упала на колени, а надсмотрщик сыпал ругательствами, понимая, что если хозяин узнает, то мигом прогонит его. Пришлось плестись домой с невыносимой головной болью, а отвратительный запах изо рта не исчезал, сколько лимона она ни ела бы. Мистера Грофта в самом деле выставили за дверь, но лишь через месяц, из-за неподобающих отношений со служанками, три из которых были тут же проданы (включая милую добрую толстушку, чье имя мисс Темпл давно уже забыла): отец с его властным характером не терпел ни малейшего ослушания.

Несколько лет спустя мисс Темпл, которая готовилась к путешествию на континент и жила все по тем же неукоснительным правилам, оказалась в кабинете отца. Несмотря на скорый отъезд дочери, он отправился в другую часть острова — осматривать новые поля — и вряд ли вернулся бы до отбытия мисс Темпл: это облегчало жизнь им обоим. Она бродила по дому, по тропинкам в саду, по открытым террасам, вдыхая сладковатый мускусный запах с полей. Она знала, что, возможно, никогда не вернется. Но, сидя в большом кожаном отцовском кресле (набивка из конского волоса была намеренно бугристой — отец считал, что неудобства обостряют умственную деятельность), мисс Темпл испытала вдруг беспокойство и посмотрела на закрытую дверь кабинета. Не запереть ли, подумала она, даже не успев понять, что собирается сделать.

Рука ее неторопливо пробиралась вверх по внутренней стороне бедра. Несмотря на зов плоти, пока еще не кричащий, но вполне ощутимый, она отдернула руку, потому что не хотела (теперь ей казалось, что она нарочно забралась в святая святых отца) таким образом расходовать свои желания. Вместо этого она, сморщив носик, открыла кедровую шкатулку, с возмутительной, скандальной самонадеянностью вытащила сигару и откусила кончик — как сотни раз на ее глазах делал отец. Будь она мужчиной, это, конечно, было бы самым обычным делом, да хотя бы и средством укрепления дружбы. Она сняла горьковатые хлопья с губ и стряхнула на потрескавшуюся кожу кресла, потом наклонилась к свече. Пришлось четыре раза втянуть в себя воздух, прежде чем сигара загорелась. Мисс Темпл поперхнулась, выдохнула дым, затянулась еще два раза, проглотила дым и закашлялась. Глаза заслезились. После еще одной затяжки начался беспрестанный кашель. Во рту снова ощущался тот самый отвратительный вкус. Но она была исполнена решимости и продолжала затягиваться, пока на кончике не образовался столбик из плотных колечек серого пепла в дюйм высотой. Мисс Темпл отерла рукавом губы. Голова у нее кружилась.

Этого было достаточно. Острота ее беспокойства притупилась от отвращения и к табаку, и к обуревавшим ее желаниям. Она положила горящую сигару на металлическую пепельницу и, забрав свою свечу, поплелась из комнаты. Ей было все равно, уберут слуги пепел до возвращения отца или же он сам обнаружит признаки вторжения в кабинет… последний привет от дочери, счастливо-иносказательный.

Эти неприятные воспоминания казались детскими игрушками в сравнении с тем, что она по собственной глупости только что открыла сама. Мисс Темпл лежала на спине за харшмортским садом, тяжело дыша, уставившись невидящим взглядом в небеса, нечувствительная ни к крикам за живой изгородью, ни к выстрелам, ни ко времени. Она медленно, словно сгустился от страха воздух, подняла руку и прикоснулась к своему влажному рту — на пальцах остался сгусток черной желчи. Собравшись с силами, мисс Темпл повернула голову и увидела книгу синего стекла — та лежала, сверкая, в том месте, где упала. Она сглотнула слюну — в горле саднило после рвоты — и снова упала на спину, чувствуя, как в голову упираются высокие стебли травы; воля покинула ее, и тошнота опять стала подступать к горлу, словно она погружалась в вязкую топь.

Заглянув в стеклянную книгу у графини в номере, мисс Темпл исполнилась решимости противостоять этим настойчивым, горячечным воспоминаниям — она понимала, что стоит уступить им, как все это легко затянется на много дней. От этого искусственного мира ее отталкивал в основном страх: первый опыт сильно ее напугал. Мисс Темпл не считала себя ханжой и не отшатывалась от своих природных желаний, но знала, что такие удовольствия запретны. Даже представлять их было все равно что испачкаться в грязи.

Однако вторая книга все изменила. Она окрасила мысли мисс Темпл не меньше, чем первая, точнее, перекрасила их, так что все живое, яркое сделалось пепельно-серым. Книга графини была составлена из бесчисленного множества жизней, тогда как книга, лежащая на траве, содержала воспоминания одного человека, снятые в момент смерти. И это наполняло каждое мгновение его жизни, перекачанной в книгу, каким-то заразительным, порочным, тошнотворным ужасом. Это чем-то напоминало процессии, высеченные на стенах средневековых церквей, — растянувшиеся очереди умерших (от принцесс до крестьян) к священникам, они плетутся один за другим, и видно, насколько тщетно все внешнее в жизни. Сцены похоти — и какие сцены! — превращаются в омерзительное соединение гниющей плоти, на роскошных пирах участникам подносят блюда из человеческих выделений, сладчайшие мелодии превращаются в хриплое карканье напитанного кровью воронья. Мисс Темпл никогда и представить себе не могла такого отчаяния, такой предельной безнадежности, такого полного краха. Яркой империи чувств первой книги, неугомонному зуду под кожей противополагались горькая тщета и зловонный прах — судьба всех без исключения людей.

Мисс Темпл поняла, почему Франсис Ксонк выбрал для себя эту книгу. Как быстро его разум, должно быть, оценил открывающиеся возможности. Он завладел пустой книгой и в ее вихрящихся глубинах — холодное стекло явно было прижато к лицу умирающего — сохранил все алхимические познания графа д'Орканца.

На ее лице появилась гримаска раздражения — значит, она приходила в себя. Приподнявшись на локте, мисс Темпл посмотрела на книгу, поверхность которой теперь удовлетворенно мерцала. Вряд ли найдется тот (даже Ксонк, даже Чань), кому хватит сил по-настоящему окунуться в нее и сохранить самообладание. Миссис Марчмур погрузила туда руку без всякого вреда для себя… но что это могло означать? Стеклянная женщина, возможно, узнала, что в этой книге — жизнь графа (иначе зачем ей ехать в Харшморт?), но если она могла впитать мысли д'Орканца, мисс Темпл становилась ей не нужна, так же как инструменты и машины графа. Мисс Темпл вспомнила, как три стеклянные женщины обшаривали мозги каждого в бальном зале Харшморта, невидимо передавая графу все любопытное… это имело смысл, только если он запретил входить в его собственный разум. Мог ли этот запрет распространяться и на книгу его жизни? Миссис Марчмур приехала в Харшморт, чтобы перенести книгу в другое тело, которым могла управлять, как считала. Но тогда получается, что она ничего не знает о пропитывающих стеклянный том недугах и пороках.