Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков"

Одним из «виновников» падения Хаузмана был программный директор радиоотдела, 31-летний Николас Рэй, будущий автор «Бунтовщика без причины». Официально он отвечал за музыкальное оформление передач, но по сути был работником на все руки и правой рукой Хаузмана. Так, в ночь на 7 ноября 1942-го, ночь высадки союзников в Северной Африке, «Голос» не только непрерывно оповещал о ходе операции, но и убеждал солдат Виши сдаваться. А Рэй метался из офиса «Голоса» в порт и обратно, приводя в студию французских моряков, которые в прямом эфире обращались к соотечественникам.

Биография у Рэя была, конечно, не биография, а просто подарок для ФБР. «На карандаш» юный Реймонд Кинцле попал еще в 1932-м, когда в городок Ла-Кросс, Висконсин, где он жил и учился в университете, в рамках предвыборного тура прибыл Джеймс Форд, кандидат от компартии на пост вице-президента. Рэй публично пожал ему руку, приветствуя от лица прогрессивного студенчества. Мало того: негру Форду был заказан ночлег в местных гостиницах, и ночь он провел в доме Рэя. Переехав в 1932-м в Нью-Йорк, где он и взял свой знаменитый псевдоним, Рэй работал с «Театром действия» и, очевидно, вступил в компартию, из которой, опять-таки наверное, к началу войны вышел. Его друг Лоузи привел Рэя в «Живую газету». Рэй активнейшим образом участвовал в федеральной программе по собиранию фольклора, после закрытия которой в 1940-м создал на CBS совместно с выдающимся музыковедом Аленом Ломаксом передачу «Глубинка, откуда я родом», одной из звезд которой стал Вуди Гатри.

Естественно, что и на «Голос» он привел целую толпу красных фолксингеров. В программу «Штаты Союза», по мотивам издававшихся в рамках ФПП путеводителей по штатам, он вставлял боевые профсоюзные гимны. В эфире «Голоса Америки» — только вдумайтесь — Пит Сигер по-русски исполнял гимн СССР. В июне 1942-го «Голос» в прямом эфире транслировал организованный Рэем и Ричардом Райтом концерт в Таун-холле. Исполнение «Красной кавалерии» было встречено такими аплодисментами, что шоу пришлось прервать.

Впервые имя Рэя было названо на закрытых слушаниях КРАД, посвященных ФТП, еще в 1938-м. В 1942-м его пристально расследовало уже ФБР, допустившее, впрочем, вопиющую небрежность: от его внимания ускользнула близость Рэя с Almanac Singers. Между тем они были настолько близки, что Рэй с конца 1940-го временами жил в их нью-йоркском логовище — Almanac House. Это случалось тогда, когда Рэй, алкоголик и неисправимый «ходок» (возможно, бисексуальный), уходил или бывал изгнан из семьи.

Вскоре Рэй подвергся допросу, но, по его словам, не ФБР, а УСС. В интервью 1975 года допрос выглядел комично.

— В ночь с такого-то на такое-то такая-то юная леди вошла в вашу квартиру в 8:30 вечера и оставалась там до 8:00 следующего утра. Что вы можете об этом сказать?

— О, это была прекрасная ночь.

Шутки шутками, но еще в августе 1942-го Гувер лично занес Рэя в список лиц, подлежащих заключению в концлагерь. А в июле 1943-го он был впервые публично назван одним из 22 коммунистов, занимающих высокие посты, на слушаниях в Конгрессе, посвященных открытию лондонского офиса ДВИ. Там же прозвучали имена Джозефа Барнса, непосредственного начальника Хаузмана и заместителя директора Атлантического отдела ДВИ, и Эла Сакса, товарища Рэя еще по «Театру действия». Естественно, что в загранпаспорте для выезда в Лондон Рэю было отказано, он ушел из ДВИ и последовал за Хаузманом в Голливуд.

* * *

ДВИ и УСС отбивались, как могли, и от КРАД, и от ФБР, и от военной контрразведки G-2, и от законодателей, урезавших им бюджет. В серой зоне неопределенности, недоговоренностей, энтропии мыкались в подвешенном состоянии те, кто находился на подозрении у одних структур, но был необходим другим. Ни от доброй воли, ни от профессионализма ничего не зависело. Характерны своей алогичностью случаи Фаста и Хеллман.

Фаст страстно желал вырваться из нью-йоркского «окопа» и отправиться корреспондентом «Голоса Америки» на североафриканский фронт. Гражданскому сотруднику надо было получить паспорт, но ФБР запретило Госдепу выдавать его Фасту как члену или симпатизану компартии. При этом Фаст имел «допуск n°1» к документам армейской и флотской разведок.

Хеллман дважды — в апреле 1943-го и в мае 1944-го — отказали в выдаче паспорта для поездки в классово близкую Англию. Но в августе 1944-го выдали для поездки в СССР по приглашению ВОКС на премьеру «Лисичек» в Московском театре драмы (ныне — Московский академический театр имени Владимира Маяковского) с Фаиной Раневской в главной роли. В Москве она провела два с половиной месяца (ноябрь 1944-го — январь 1945-го) в семье сотрудницы ВОКС Раисы Орловой, жены германиста Копелева: сам он был на фронте, откуда попал в лагерь. В 1948-м Орлову вызовут на Лубянку из-за подарков, присланных ей Хеллман, у которой тоже как раз начнутся неприятности, связанные в том числе с поездками в СССР.

А вот Паркер наотрез отказали в выдаче паспорта, похоронив ее надежды на работу военкором. Не пустили в Северную Африку и группу красных рисовальщиков: Гроппера, Рефрежье, Эвергуда.

«Чужим среди своих» и в США, и в СССР чувствовал себя Литвак. Когда Капра взял его в свою группу, сенатор Ральф Брюстер запросил Военное министерство о надежности недавно натурализовавшегося иммигранта и предположил, что Литвак воспользовался протекцией жены — актрисы Мириам Хопкинс. Военные ответили, что он развелся еще в 1939-м: тем дело и кончилось. В 1943-м Литвака командировали в Москву с «Битвой за Россию». Посол Гарриман попросил его перевести фильм для офицеров Генштаба. Несколько генералов восхитились его безупречным русским и поинтересовались, где он его выучил. Литвак ответил, как есть: родился в Киеве, изучал философию в Петрограде, работал на «Ленфильме», уехал почти двадцать лет назад. «Больше я ничего не успел сказать. Они повернулись, вежливо попрощались и поспешно отошли. Ни один русский больше не заговорил со мной за весь вечер».

За исключением этого инцидента, советские люди Литвака поразили: «Гордые, уверенные в себе и преисполненные надежды — даже моя старенькая мать. Русские, которых я помнил, были униженными пессимистами».

* * *

Скандал с Лейдой не образумил Барри. С марта 1939-го она участвовала в судьбе Бунюэля. Как раз тогда пал Мадрид, Бунюэль утратил статус представителя республики, а MGM закрыла фильм, который он должен был консультировать. В октябре 1939-го Барри сняла ему квартиру, представила Нельсону Рокфеллеру. Когда в MOMA в январе 1941-го учредили отдел документального кино, Барри взяла Бунюэля на работу: одновременно его зачислили консультантом и главным монтажером в Бюро координации пропаганды на Латинскую Америку (Кинобиблиотека вошла в систему государственной пропаганды). Под его началом оказались двадцать человек, включая таких же республиканцев, как он. Бюро пообещало выпустить два его фильма по исполнении им особо странного задания, смысл которого заключался в том, чтобы ознакомить всех, «кого следует», с механизмами нацистской пропаганды.

По сути «контора» Рокфеллера была полноценной разведслужбой и — благодаря ее независимости от ДВИ — последним прибежищем для «сомнительных элементов», отвергнутых ДВИ или УСС. Над двумя фильмами для Рокфеллера, например, работал Рапф, прикомандированный к Фейхтвангеру, по-английски не говорившему и игравшему роль «свадебного генерала». А Бунюэль перемонтировал (сжал в дайджест) «Триумф воли» и «Крещение огнем» (реж. Ганс Бертрам, 1940) о разгроме Польши. Эти фильмы, то ли добытые по тайным каналам, то ли конфискованные у американских нацистов, считались сугубо секретными материалами. То есть у Бунюэля был допуск более высокой степени, чем у подполковника Капры. Капра был выше любых подозрений, но, когда группе «Почему мы сражаемся» потребовалось посмотреть «Триумф воли», оказалось, что (в отличие от Литвака и документалиста Эдгара Петерсона) он не имеет на это права. ФБР, «просветив» Бунюэля в июне 1942-го, как ни странно, санкционировало и его работу в музее, и подачу документов на американское гражданство.