Читать книгу "Королевство слепых - Луиз Пенни"

– А выбор душеприказчиков?

– Это она сама решила.

Эти слова повисли в воздухе, обретая запах лжи. Арман позволил паузе затянуться, наконец заговорил:

– Включая и Бенедикта?

Рейн-Мари внимательно наблюдала. Не за Кейти – за Арманом. Она следила, как он с чуть ли не пугающей вежливостью выбивал подпорки из рассказа, пока тот не рухнул.

– Это была моя идея, – призналась Кейти. – Вообще-то, баронесса хотела назначить меня, но я сказала, что ничего не получится. Как только узнают, что девичья фамилия моей матери Киндерот, ее семья обвинит меня во влиянии на баронессу.

Жан Ги вскинул брови, но предпочел не высказывать ту мысль, которая у всех в комнате была на уме.

– Ну и тогда мы решили назначить душеприказчиком вместо меня моего бойфренда, – сказала Кейти. – Я за него могла поручиться: он честный, добрый и будет поступать как надо.

«И делать то, что она ему говорит», – подумал Жан Ги.

– Но вы ушли от него, – заметила Рейн-Мари. – Так нам Бенедикт сказал.

– Так мы решили заранее, – ответила девушка. – Чтобы никаких связей не обнаружилось. Даже нотариус не знал.

– Значит, на самом деле вы не порвали отношения, – сказал Бенедикту Жан Ги. – Ты только вид делал. Еще одна ложь.

Слой за слоем. Ложь за ложью. Чтобы прикрыть гнойную истину. До которой они еще не добрались.

– Неужели вы думали, что мы не обнаружим? – спросил Арман.

– Я не думала, что кто-то будет вообще задавать вопросы, – ответила Кейти.

– Мы не думали, что делаем что-то плохое, – сказал Бенедикт.

Арман посмотрел на него:

– Одно из универсальных правил состоит вот в чем: если тебе приходится лгать, значит ты делаешь что-то плохое.

– Вы сказали мне, вам нравится моя шапка, сэр, – сказал Бенедикт, глядя на Гамаша. – Вы мне солгали?

Вопрос и безошибочно узнаваемый вызов в голосе некоторое время оставались без ответа – Гамаш отвечал на взгляд молодого человека, оценивая его заново.

– Я высказал свое мнение, – ответил Гамаш. – Не факт. Если вы лжете в том, что касается фактов, значит что-то не так. А вы двое просто погрязли во лжи. Неужели вас так уж удивляет, когда мы сомневаемся в ваших словах?

– Чтобы помогать пожилой женщине, требуется немало сил, – сказала Мирна.

Гамаш, не сводивший глаз с Бенедикта, согласился, хотя слово, которое пришло ему в голову, было не «сил», а «предварительного обдумывания».

– Я не просто ей помогала, – сказала Кейти. – Я видела, что принесла эта вражда моей матери, моей тетке, моим бабушке и деду. Мне. Всю жизнь проводить в мыслях о том, что ты могла бы и должна бы жить лучше? Думать, что нас обошли Баумгартнеры. Ждать какого-то судебного решения с другого континента? Которое сделает нас счастливыми. Это было ужасно. – Она положила руку на живот, словно ей стало нехорошо; Бенедикт накрыл ладонью ее колено. – Я согласна с бароном и баронессой, – продолжила она. – Вражда должна закончиться.

– А заодно и обеспечить получение наследства независимо от решения суда в Вене? – спросил Арман.

В этом вопросе ее мужа, обратила внимание Рейн-Мари, чувствовалось значительно меньше вежливости, чем в предыдущих. Но в конечном счете ведь эти люди сегодня оказались здесь не на вечеринке.

– Мы оба знаем, месье, что никакого наследства нет, – сказала Кейти. – Ведь сколько времени прошло. Да одни судебные издержки могли съесть все, я уж не говорю о том, что нацисты сделали с собственностью, принадлежавшей евреям. Ничего, кроме ненависти, я бы не унаследовала. А мне ненависть не нужна. Ни мне, ни моей семье.

Арман посмотрел на молодую женщину, недоумевая: неужели у нее и в самом деле иммунитет к семейной чуме? Ползучей болезни ненависти. Этому вьюнку в саду.

Бенедикт гладил руку Кейти, это был жест поддержки и любви.

– Но всего ваши слова не объясняют, – сказал Арман. – Мы, как душеприказчики, должны исполнять положения завещания. А не делать то, что нам кажется справедливым.

– Поэтому она написала письмо, – сказала Кейти.

– Какое письмо? – спросил Арман.

– Баронесса написала письмо для передачи ее старшему сыну после оглашения завещания. В письме она объясняет все.

– Почему письмо написано для него, а не для нас? – спросила Мирна.

– Она не хотела, чтобы ее дети узнали об этом от чужих людей, – сказала Кейти. – И она думала, он поймет.

– Поймет раздел состояния? – спросил Жан Ги.

– Поймет, что вражду нужно прекратить.

– Почему она думала, что Энтони поймет лучше других? – спросила Мирна.

– Это как-то связано с картиной, – сказала Кейти. – Портретом сумасшедшей старухи, которая ничуть не сумасшедшая или что-то в таком роде. Другие явно ненавидели эту картину, а он оставил себе. Я на самом деле не очень понимала, что она имеет в виду. К тому времени она уже начала заговариваться. Я думаю, она уже не делала различий между картиной и собой. Но по какой-то причине картина была важна для нее. И для него, я думаю. Как бы то ни было, она решила, что письмо должен получить ее старший сын.

– И он его получил? – спросила Мирна.

Арман и Жан Ги переглянулись.

– Мы ничего такого в его бумагах не нашли, – сказал Бовуар.

Гамаш встал.

– Будьте добры, пойдемте со мной, – сказал он Жану Ги и Мирне.

Они прошли в его кабинет, и, когда дверь закрылась, он снял телефонную трубку и набрал номер.

Глава тридцать четвертая

– Вы знаете, который час? – раздался голос Люсьена.

Гамаш посмотрел на часы.

– Десять минут девятого, – сказал он.

– Вечера.

– Oui. Извините, что звоню в неурочное время. Со мной Мирна Ландерс и старший инспектор Бовуар. Я вывел вас на громкую связь. У нас к вам несколько вопросов.

– А подождать это не может?

– Неужели вы думаете, мы стали бы вам звонить, если бы могло? – спросил Жан Ги.

– Оставляла ли мадам Баумгартнер письмо для передачи своему сыну Энтони? – поинтересовался Гамаш.

Фоновый звук работающего телевизора смолк.

– Да, оставляла. Я нашел его в папке отца, прикрепленной к завещанию.

– Почему вы не сказали нам о письме?

– А почему я должен был вам это говорить? Ваша задача – обеспечить исполнение завещания. Письмо к этому никакого отношения не имеет.

– И все же вы могли сказать о существовании такого письма, – заметила Мирна.

– И после смерти Баумгартнера? – спросил Бовуар. – Когда стало ясно, что произошло убийство? Вы не сочли нужным даже тогда упомянуть о письме?