Читать книгу "Седьмая функция языка - Лоран Бине"

Миттеран ловит момент и вонзает острие поглубже: «Вы, похоже, повторяете свой же рефрен семилетней давности: „пассеистский настрой“. Досадно, что ваш настрой стал за это время пассивным».

Байяр смеется: «Ага, эту пилюлю он ему не простил. Семь лет жевал. Ха-ха».

Симон молчит, молчание – знак согласия: неплохо сказано, но импровизация кажется слишком уж хорошо подготовленной. Зато теперь Миттеран может вздохнуть с облегчением – как фигурист, только что выполнивший тройной аксель.

Следует пикировка из-за французской и мировой экономики, чувствуется, что оба героя шоу работают на совесть, и тут Байяр приносит наконец дымящееся блюдо: тажин из ягнятины. «Кто научил тебя готовить?» – удивляется Симон. Жискар рисует ужасающую картину будущего Франции в руках социалистов. Байяр Симону: «Первую жену я встретил в Алжире. Можешь умничать со своей семиологией, но обо мне ты знаешь не все». Миттеран напоминает, что процессы национализации в сорок пятом запустил не кто иной, как де Голль. Байяр откупоривает бутылку красного, кот-де-бон семьдесят шестого года. Симон пробует тажин: «Черт, вкусно!» Миттеран то снимает, то надевает очки. «Семьдесят шестой – очень хороший год для бургундских вин», – объясняет Байяр. «Такая страна, как Португалия, национализировала банки, и она не социалистическая». Симон и Байяр смакуют тажин и кот-де-бон. Байяр специально приготовил блюдо, для которого не нужен полный комплект столовых приборов: тушеное мясо в соусе размягчилось настолько, что отделяется легко, стоит только надавить вилкой. Симон знает, что Байяр знает, что он это знает, но оба делают вид, что так и надо. Вспоминать Мурано никто не хочет.

Миттеран между тем показывает клыки: «Бюрократию устроили вы. Притом что у вас власть. Сегодня вы пеняете в своих проповедях на зло, идущее от администрации, а откуда оно взялось? Власть ваша, вам и отвечать! Вы бьете себя в грудь за три дня до выборов – естественно, я понимаю зачем, но с какой стати мне верить, что следующие семь лет вы действовали бы иначе, чем семь лет предыдущих?»

Симон отмечает причудливое использование условного наклонения, но сочный тажин и горькие воспоминания мешают ему как следует сосредоточиться.

Жискар не ожидал внезапной агрессии и пытается противопоставить ей свое обычное высокомерие: «Прошу вас, давайте сохранять подобающий тон». Однако теперь Миттеран готов лезть на рожон: «Я говорю так, как считаю нужным».

И удар под дых: «Полтора миллиона безработных».

Жискар пытается поправить: «Лиц, ищущих работу».

Но теперь Миттеран ничего не пропускает: «Мне знакома семантическая казуистика, позволяющая избегать слов, которые опасно произносить».

И продолжает: «При вас растут инфляция и безработица, но хуже того – порок, болезнь, рискующая стать смертельной для общества: 60 процентов безработных – женщины, большинство – молодые, и это чувствительно задевает достоинство мужчин и женщин».

Сначала Симон не придает значения. Речь у Миттерана все быстрее, все напористее, точнее и красочнее.

Жискар загнан в угол, но без боя сдаваться не собирается; провинциальный нобиль старается не пришепетывать и бросает сопернику-социалисту: «Минимальная зарплата – насколько больше?» Мелкие предприятия все равно не выживут. А социалисты так безответственны, что заявили в программе о снижении социальных порогов и расширении прав наемных работников на предприятиях с персоналом меньше десяти человек.

Буржуй из Шамальера не намерен капитулировать.

Соперники обмениваются выпадами.

Но Жискар допускает ошибку, попросив Миттерана назвать курс марки – «текущий».

«Я не ваш ученик, – отвечает Миттеран, – и вы здесь не президент Республики».

Симон задумчиво опустошает бокал с красным: есть в этой фразе неуловимые признаки «автореализации» и, следовательно, перформативность…

Байяр идет за сыром.

«Я против отмены семейного коэффициента… – говорит Жискар. – Я за возврат к налоговой ставке, назначаемой в соответствии с типом дохода…» Педантичный отличник политехнической школы излагает целый ряд мер, но слишком поздно: он проиграл.

Однако дебаты продолжаются, все так же жестко и методично: атомная энергия, нейтронная бомба, Общий рынок, отношения Восток—Запад, оборонный бюджет…

Миттеран: «Не имеет ли в виду месье Жискар д’Эстен, что социалисты – плохие патриоты и не хотят защищать свою страну?»

Жискар, за кадром: «Ничего подобного».

Миттеран, не глядя на него: «Раз это не имелось в виду, значит, сказано было впустую».

Симон в замешательстве хватает с журнального стола пиво, прижимает рукой, хочет снять крышку, но бутылка выскальзывает и падает на пол. Байяр ждет, что сейчас Симон взорвется от ярости: он знает, как мучительны для друга повседневные напоминания о его увечье, и, убирая лужу с паркета, торопливо произносит: «Ничего страшного».

А у Симона на лице – странное недоумение. Он показывает на Миттерана и говорит:

– Взгляни на него. Ничего не замечаешь?

– А что?

– Ты ведь сначала слушал? Скажешь – плохо?

– Да нет, всё куда лучше, чем семь лет назад, однозначно.

– Да я про другое. Он ненормально хорош.

– То есть?

– Сложно сказать, но после первого получаса он вертит Жискаром, как хочет, и я не могу объяснить, каким образом. Какая-то неуловимая техника: я ее чувствую, но не понимаю.

– Ты хочешь сказать…

– Смотри, смотри.

Байяр видит, как Жискар из кожи вон лезет, доказывая, что социалисты – безответственные ребята, которым ни в коем случае нельзя доверять военный аппарат и средства ядерного устрашения: «Когда речь заходит об обороне, вы, наоборот… вы ни разу не проголосовали за оборонный курс, вы выступили против всех законов, связанных с программами обороны. Эти законы были представлены вне дискуссии по проекту бюджета, и можно было полагать, что либо ваша партия, либо ваше… либо вы сами, осознавая огромную важность вопроса безопасности Франции, отбросив всякую предвзятость, отдадите свой голос за законы военной программы. Подчеркиваю, что вы не проголосовали ни за один из трех законов военной программы… в частности, 24 января 1963…»

Миттеран даже не удостаивает его ответом, и Мишель Котта переходит к следующей теме, но оскорбленный Жискар настаивает: «Это крайне важно!» Мишель Котта вежливо возражает: «Разумеется! Конечно, господин президент!» И плавно переходит к африканской политике. Буассонна явно думает о другом. Всем пофиг. Его больше никто не слушает. Как будто Миттеран сровнял его с землей.

До Байяра потихоньку доходит.

Жискар все глубже вязнет.

Симон формулирует вывод: «Миттеран получил седьмую функцию языка».

Пока Байяр пытается собрать этот пазл, Миттеран и Жискар дебатируют по поводу военного вмешательства Франции в Заире.