Читать книгу "Аббатство Теней - Себастьян де Кастелл"

Я кивнул.

Рейчис вытащил из пасти сдобное печенье.

— Я превращусь в чудовищную машину для убийств, которая терроризирует всех на своем пути?

— Скорее всего.

Рейчис сел на моем плече на задние лапы, откусил кусочек печенья и некоторое время шумно жевал, а потом сказал:

— Круто.

— Ты идиот, — сказал я.

Он сжал лапу в белкокошачьем эквиваленте кулака и постучал им по моей голове.

— Быть маленьким плаксивым голокожим — симптом Черной Тени? — спросил он. — Потому что это многое бы объяснило.

Прежде чем я успел ответить, он снова залез в мой рюкзак.

— Надо было принести больше сдобного печенья, — сказал он, лихорадочно копаясь и заставляя меня терять равновесие. — Кроме того, почему ты тратишь драгоценное пространство рюкзака, предназначенное для печенья, на это письмо?

— Какое письмо?

Он снова появился на свет, держа в лапах смятый и грязный конверт.

— Тут сказано: «Келлену — голокожему идиоту, от какого-то другого голокожего идиота».

Рейчис не умеет читать. К счастью.

Я взял у него конверт. На нем стояло только мое имя, написанное почти потрясающе элегантно — противореча, как жалкому состоянию конверта, так и темпераменту человека, который послал письмо.

— Это от Фериус, — сказал я, вскрывая конверт. — Должно быть, его сунула в рюкзак Нифения.

— Ну? — спросил Рейчис. — И что в нем говорится?

Глава 65

ДВА ПИСЬМА

Малыш,

я, должно быть, начинала это письмо дюжину раз с той ночи на границе с Гитабрией, когда ты вбил себе в голову, что должен уйти. Я написала еще одно, когда девушка (которая настаивает, чтобы я называла ее Нифенией — нужно избавить ее от этой привычки) чуть не погубила меня и гиену, заставив вбежать в горящее здание. Никаких кричащих детей внутри не было, понимаешь, просто дурак, который устроил пожар.

Как бы то ни было, спустя несколько недель после этого я написала еще одно письмо, когда мы наткнулись на Путь Шепчущих Ив. Ты ее еще не встречал, и это к лучшему, потому что, когда она говорит, то говорит бессмыслицу, а говорит она все время. Как можно пребывать в мире, когда вокруг все время дребезжит всякая бессмысленная философия приграничья?

Написала еще пару писем месяц назад, после того как мы отлично провели время с охотником за головами. Парнишка думал, что может устроить мне ловушку, чтобы добраться до тебя. Я тебя спрашиваю, малыш, что такого в маленькой магии, что делает мальчика таким глупцом? Заставила его взять одну из моих долговых карточек в обмен на то, что не врезала ему, как он того заслуживал. Может, он найдет в этом некую мудрость. Но типа как сомневаюсь.

Ну, после всего этого девушка (Нифения, я имею в виду) увидела лицо твоей сестры на буханке хлеба и сказала мне, что мы должны мчаться в Золотой Проход, чтобы спасти белкокота. Это было так же глупо, как и звучало. Тем не менее рада, что мы добрались до малыша вовремя. Видел бы ты след из трупов, который за ним тянулся. После этого мы с Нифенией поссорились. У нас было очень много таких ссор. Хуже тейзана у меня не бывало — в отличие от тебя она никогда не сомневается в Путях аргоси, просто кивает, вроде как поняла, а потом уходит и делает все наоборот. Я пыталась сказать ей, что ты выбрал свой Путь и почти так же хорошо избавляешься от неприятностей, как и влипаешь в них. Но она все равно сбежала. Надеюсь, ты понимаешь, почему я не смогла прийти. Это не Путь аргоси. Тем не менее, поскольку я, похоже, не могу перестать писать и переписывать одно и то же письмо снова и снова, я решила, что лучше отдать ей это для тебя. Все остальные я выбросила, кроме первого, так что увидишь, что все мои блуждающие мысли в конце концов вернулись в то же самое место.

К тебе.

Я вынул второе письмо из-за первого, мои пальцы неловко крутили его. Я не был готов к странной интимности, которую ощущал при виде слов, написанных рукой моей наставницы. Радость держать в руках то, что она написала только для меня, лишь обострила ужасное напоминание о том, что она за тысячу миль отсюда, что я никогда не увижу ее снова и что все это случилось благодаря моему решению.

— Ты собираешься прочесть остальное или как? — спросил Рейчис.

— Не знаю, — ответил я. — Еще не решил.

— Прочти вслух. Ты почувствуешь себя лучше.

— С чего бы мне чувствовать себя лучше, читая тебе личное письмо?

Маленький ублюдок укусил меня за ухо и повис на нем, бормоча:

— Потому что тогда я перестану делать это.

— Прекрасно, — сказал я и прочел ему второе письмо.

Келлен,

здесь, на границе с Гитабрией, утро. Я сижу здесь уже некоторое время в ожидании, когда солнце взойдет над теми холмами. В ожидании когда девушка перестанет плакать. Забавно, какая она снаружи крутая и какая мягкая внутри. Надо научить ее, как поменять это местами. У человека должна быть мягкая кожа и сильная кость. Как у тебя.

Держу пари, ты прямо сейчас качаешь головой, говоря себе, как плох во всем, как всех боишься. Это нормально. Наверное, таков твой Путь. Я уже давно аргоси, и мы учим не переходить чужие Пути. Тем не менее есть еще один трюк, которому, как я считаю, следовало тебя научить. Один урок, который я все еще могу преподать, не собьет тебя с твоего Пути.

Он звучит примерно так: с того момента, как я увидела, что ты уходишь (ты же не думал, что на самом деле сбежал от старой Фериус), я ожидала, когда твое отсутствие дойдет до меня. Ты и я, мы путешествовали вместе долгое время (по стандартам аргоси, во всяком случае), и, ну, я не стесняюсь этого сказать. Я люблю тебя, малыш. Не знаю, когда это случилось. Ты мне не родственник, в нас нет ничего похожего. Однако где-то на этих длинных дорогах, по которым мы ехали вместе, ты стал тем, чего у меня никогда не было, и, вероятно, никогда не будет. Не знаю правильно, что это за слово, но это нечто особенное, точно.

Так почему я до сих пор по тебе не скучаю? Почему не проливаю слезы, как дождевую воду, как продолжает делать девушка? Почему не подпрыгиваю при мысли о том, что ты, может быть, в беде, и, вероятно, мы могли бы тебя догнать, и, возможно, есть какое-нибудь пустяковое выслеживающее заклинание джен-теп, которое позволит нам тебя найти? Как так вышло, что я не чувствую, как мне между ребер втыкается нож одиночества — того чувства, для которого у меня даже не имелось слова, пока я не привыкала к тому, что ты рядом?

Может, потому что я все еще мысленно слышу твой голос. Жалующийся. Вопрошающий. Спорящий. Я вынимаю курительную соломинку из жилета и чувствую, как ты смотришь на нее, думая, не слишком ли много я курю, но не говоришь об этом. Я наблюдаю, как восходит солнце, и чувствую надежду, которую ты испытывал всегда, что, возможно, сегодня нам не придется выкарабкиваться из еще одной беды. Знаешь, что самое смешное? У аргоси нет надежды. Первое, что мы узнаём, — это как избавиться от надежды так же, как мы избавляемся от горя. Аргоси должен быть смышленым. Видеть вещи истинными, а не такими, какими хочется их видеть, или такими, какими мы боимся, что они могут стать. Нужно держать голову ясной.