Читать книгу "Дунайские волны - Александр Харников"

– А что насчет моей семьи?

– После вашего осмотра мы ее возьмем с собой – они же сейчас в Казани? – и отправимся в Тверь на пароходе, а далее в Петербург по железной дороге. Там вас для начала определят в Елагиноостровскую клинику, к профессору медицины Елене Викторовне Синицыной. Именно она излечила государыню от чахотки.

Лобачевский тяжело вздохнул.

– Ах, как жаль, что вы не прибыли двумя годами раньше. Мой Алеша…

– Да, тогда мы, наверное, смогли бы спасти вашего сына, он ведь умер от той же болезни…

– Ничего уже не сделаешь, увы. Что случилось, то случилось. Вы же, полагаю, пока не умеете воскрешать мертвых… А что будет потом?

– Мы надеемся начать подготовительный семестр уже в феврале следующего года. Но до того, первого декабря в Петербурге намечается съезд русских ученых при Елагиноостровском университете, где для вас уготовано место в президиуме. Кстати, зарплата будет начисляться уже с первого ноября. Во время подготовительного семестра будет пониженная нагрузка на новых профессоров, зато будут читаться курсы по известным нам научным достижениям в самых разных сферах, в том числе и математике.

Я не стал говорить, что два курса буду читать лично, второй из которых – именно по геометрии по учебнику Сергея Петровича Новикова. Кроме того, мне предстоит защитить диплом и начать работу над диссертацией. Но это все в будущем… Конечно, было несколько боязно, как отреагирует Лобачевский на то, что какие-то юнцы будут его учить. Но у того вдруг загорелись глаза, и он с жаром произнес:

– Артемий Александрович, знаете, что для меня самое важное? Мои дети и моя супруга, конечно, на первом месте. А вот на втором – именно возможность самому поучиться, ведь математика в вашем времени, я полагаю, активно развивалась. Почести же и деньги – дело третье и не столь важное. Так что я вам бесконечно благодарен, Артемий Александрович. Вам, профессору Слонскому и, конечно, государю. Не откажетесь переночевать сегодня у меня? Мне надо будет отдать некоторые распоряжения и уладить кое-какие дела. А завтра с утра мы с вами сможем отправиться в Казань.

5 (17) октября 1854 года.

Кабинет в Зимнем дворце

Подполковник Гвардейского Флотского экипажа Смирнов Игорь Васильевич

– Василий Андреевич, познакомьтесь, – Андрей Березин представил меня моложавому генералу в мундире, увешанном орденами, и с лихо закрученными усами, чуть тронутыми сединой. – Это подполковник Игорь Васильевич Смирнов, глава Внутреннего управления Особой службы Эскадры, мой заместитель.

Усатый орденоносец пожал мне руку и в свою очередь представился:

– Генерал-адъютант Василий Андреевич Перовский. Андрей Борисович вкратце рассказал мне, что у вас для меня имеются весьма любопытные сведения. Поэтому-то он и предложил вам встретиться со мной в столь ранний час, перед нашим совещанием с императором.

От напоминания о том, что часы во дворце пробили всего шесть часов, мне нестерпимо захотелось зевнуть. Прикрыв ладонью рот, я с трудом сдержался и произнес:

– Ваше превосходительство…

Перовский слегка поморщился. Видимо, он уже знал о том, что мы, люди из будущего, с трудом привыкаем к титулованию во время общения со своими предками.

– Игорь Васильевич, поскольку беседа наша приватная, то вы можете обращаться ко мне просто по имени и отчеству.

– Хорошо, Василий Андреевич. Так вот, мои люди, совместно с сотрудниками департамента графа Орлова, занимались разработкой нескольких подозрительных личностей. Сначала нам удалось выйти на группу, которая, как оказалось, работала на англичан, хоть и состояла в основном из поляков. Но как и предполагалось, они такие оказались не единственные. Два дня назад мы обнаружили еще одну явку в доме на Казанской улице. Кстати, в том самом, в коем еще в царствие императора Александра Павловича жил польский поэт Адам Мицкевич.

– Я знаю этот дом, – кивнул Перовский. – Да и с Мицкевичем имел честь быть знакомым. Кто ж знал, что он станет таким ярым ненавистником нашего отечества…

– Так вот, – продолжил я. – Нам повезло, что в доме напротив пустовала квартира, которая принадлежала одному приятелю штабс-капитана Новикова, моего напарника из ведомства графа Орлова. И вчера майор Васильев и его группа увидели, как двое поляков, которые уже бывали в том доме, привели с собой двух молодых людей. Мы узнали в них наших курсантов. Им пришлось выручать этих охламонов и начать штурм здания намного раньше, чем мы собирались.

– А зачем было ждать-то? – полюбопытствовал Перовский.

– Дело в том, что нам очень хотелось понаблюдать за теми, кто заходит в этот дом и посещает явочную квартиру. Да и кое-какие разговоры мы смогли подслушать – есть у нас аппаратура, считывающая человеческую речь с оконного стекла…

Перовский покачал кудрявой головой и с некоторым сомнением посмотрел на окна кабинета, в котором мы находились.

Андрей улыбнулся:

– Не бойтесь, Василий Андреевич, кроме нас, ни у кого такой аппаратуры в этом мире нет. Да и к чему вас здесь подслушивать? Тем более, в кабинете, выходящем во внутренний двор Зимнего, где просто негде ее разместить. Продолжай, Игорь Васильевич.

– Интересным оказалось то, – сказал я, – что разговоры в квартире на Казанской велись на чистейшем французском языке. И при штурме здания мы смогли задержать не только пятерых поляков, включая похитителей наших ребят, но и одного француза, который выдавал себя за немца, так как учился в Гейдельберге и в совершенстве выучил тамошний язык. Это некто граф де Козан. Граф же сей, хоть и был самых что ни на есть голубых кровей, так перепугался, увидев наших ребят, что рассказал нам много такого, о чем он, вне всяких сомнений, теперь сожалеет.

В частности, мы узнали, что многие из его подчиненных уже давно окопались в Петербурге, а де Козана прислали еще в конце прошлого года из самого Парижа. До этого он сеял разумное, доброе и вечное в Алжире. И он решил, что мы такие же дикари, как и тамошние туземцы-бедуины, эрго, можно по отношению к нам пользоваться теми же приемами, а именно, захватывать местных обитателей с последующим «потрошением» – так мы именуем допрос с использованием методов, которые не считаются приемлемыми в цивилизованном мире.

В подвал вела замаскированная дверь с тремя камерами и глухой комнатой, обитой войлоком, где на столах были разложены пыточные инструменты. На полу этого застенка, равно как и на самих инструментах, мы обнаружили следы крови. По словам одного из поляков, который был главным «дознателем» в их шайке, замучено было семь человек, в числе которых оказались и две женщины. Трое из тех, кому не посчастливилось попасть в руки этих изуверов, включая одну из женщин, были, согласно его показаниям, дворянского сословия. После допроса их убили, а трупы положили в мешки с камнями, вынесли ночью из дома и утопили в Мойке.

Посмотрев на нахмурившегося Перовского, я продолжил: