Читать книгу "Уроки для «Вожака стаи» - Мелисса Джо Пелтье"

Что-то вроде каникул

Когда мы только приехали в город, моя меланхолия очень быстро сменилась возбуждением. Оказаться в самом центре событий было чрезвычайно волнующе. Казалось, по главным улицам сновали миллионы машин – причем таких марок и моделей я и не видал никогда. В каждом районе были магазины и пестрые рынки, заполнявшие окрестные проулки бесконечными лотками, на которых продавалось все на свете. Там даже был сияющий голубой океан, волна за волной наплывающий на золотой песок пляжей – такого я не видел никогда. Для моего детского сердца все вокруг было новым и изумительным. Так или иначе некоторое время наша новая жизнь воспринималась скорее как семейные каникулы.

Отец приступил к новой работе, а я вступил в первый день своей новой жизни – в школе, где я определенно был далеко за пределами привычной мне зоны комфорта. Я ненавидел сидеть весь день взаперти. Мама тоже вынуждена была тяжело трудиться, чтобы содержать нашу квартиру в порядке и заботиться обо всех нас, детях и животных (только подумайте – ей приходилось выполнять всю обычную домашнюю работу да еще вычищать все за птицами, собаками и цыплятами, чтобы наша квартира не превратилась в хлев). Она брала на дом шитье, чтобы заработать еще немного так необходимых нам денег.

Оказалось, что Масатлан был очень дорогим городом. На ферме мы выращивали и растили почти всю нашу еду, так что даже в не самые лучшие времена моя мама всегда могла наскрести что-нибудь из того, что у нас еще оставалось.

В городе так не получалось. В нашей маленькой квартирке было только две комнаты: кухня, совмещенная с гостиной, и спальня – все, что нам оставалось, это держать несушек в и так забитом всем подряд холле. Мы больше не могли выращивать свои овощи и фрукты, так что практически все, что мы ели, приходилось покупать на рынке. Ладно, супермаркет с его изобилием еды был чудом сам по себе. Но мои родители не подозревали, во сколько обойдется такой образ жизни. Мы ели много круп, лепешек и бананов. Редко когда мы могли позволить себе мясо – цыпленок или свиная нога были блюдами рождественского стола. Мясо было для богатых. В наши дни некоторые люди выбирают вегетарианскую диету по зову сердца, но именно так моя семья вынуждена была питаться в то время. Мы не называли себя вегетарианцами – мы ели только овощи, потому что только их мы и могли себе позволить.

Но не еда и не отсутствие денег делали мою жизнь тоскливой. Потеря свободы делала меня беспокойным, я чувствовал себя загнанным в ловушку, я задыхался.

Как только прелести новизны нашей теперешней жизни поблекли, я начал замечать все то, что я ненавижу в городе. Для начала этот шум: постоянный грохот от уличных торговцев, пронзительные гудки машин, бесконечные драмы в соседних квартирах, которые исполнялись исключительно на повышенных тонах. Стены были не толще бумаги, а поскольку у нас не было кондиционера, окна были открыты постоянно. Это значило, что мы слышали каждую хлопнувшую дверь, каждую упавшую тарелку, каждый радостный визг или злобный рев.

Я тосковал по темным ночам на ферме, где иногда единственными доносящимися до нас звуками было пение сверчков и лягушек. Многие взрослые в нашем доме напивались по выходным, и возвращение их было громким и безумным. До того я никогда не видел пьяных, и зрелище взрослого человека, который спотыкается на каждом шагу и бормочет странные вещи, было пугающим.

Свой третий день рождения я отметил на ранчо деда: мы переехали в Масатлан три года спустя.

Но хуже всего, город вместо того, чтобы делать мой мир все больше и больше, как мне казалось поначалу, начал, похоже, сжимать его. В нем был слишком высокий уровень преступности – и некоторые совершались в открытую. Мы постоянно слышали о наркотиках и похищении детей, и моя мать жила в вечном страхе за нас. Она стала сверхзаботливой. И установила целый кодекс правил, определяющих, куда мы могли или не могли пойти перед и после школы, и родители жестоко наказывали меня, если ловили на их нарушении. А я преступал постоянно. Вся моя природа противилась жизни за забором.

«Лучше быть собакой на свободе, чем львом в клетке».

Арабская пословица

Жизнь в конуре

Если уж я чувствовал себя зверем в капкане, то представьте, чем должен был стать переезд для Регалито. Маленький пес, который знал в своей жизни только свободу деревенских просторов и постоянное поддерживающее присутствие своей стаи. И хотя хвост его яростно крутился, когда я возвращался из школы домой, чтобы поиграть с ним, или когда моя мать ставила перед ним миску редких остатков от цыпленка, было ясно, что ему скучно и он подавлен.

Регалито начал вести себя так, как, теперь-то я знаю, ведут себя несчастные собаки. Он грыз мебель и постоянно гавкал. Он бросался на окна в отчаянной попытке выглянуть наружу. Мы жили на втором этаже, так что смотреть особенно было не на что. Проще говоря, он жил в месте, которое больше всего напоминало конуру. И я тоже.

Я быстро понял, что для животных город – жестокое место. Его обитатели обращались с ними с куда меньшим почтением, чем мой дед. На ферме собаки трудились бок о бок с людьми, как наши компаньоны и помощники. В городе собаки бродили по улице стаями, воруя еду и поедая объедки из мусорных баков. Собаки здесь были досадной помехой. Люди бросали в них камни. В этом было немало иронии – в деревне собаки были интегрированы в человеческий социум и одомашнены, и потому они были мирными, добродушными существами. Но в городе они становились почти дикими волками.

Я никогда не забуду, как впервые в своей жизни увидел собаку на крыше. Это был еще один странный обычай городских. Большинство крыш в Масатлане плоские; когда чужак проходил улицами рабочего района, его немедленно встречали и провожали хриплым гавканьем собаки, мечущиеся по крышам над ним. К этому более или менее и сводилась роль собак в Масатлане: работать дешевой сигнализацией.

Проблема в том, что собаки проводили там всю свою жизнь. Они не могли спуститься без посторонней помощи, и, если вдруг кто-нибудь не сжалится над ними, они не могли пойти куда-либо еще. На крыше им нечем было заняться: они носились кругами по своей жалкой территории, таращась вниз сквозь прутья, рыча и лая на все, что им казалось выбивающимся из общего порядка. А поскольку крыши были еще и тем местом, где бедные семьи вроде нас развешивали выстиранное белье, то эти собаки превращались в настоящих разрушителей. Их энергия, у которой никогда не было другого выхода, вынуждала их бросаться на развешанные вещи, рвать их в клочья и дожевывать то, что не было разорвано. Подобно людям на улицах, домовладельцы регулярно приходили к тому же выводу и считали собак ненужным хламом и так к ним и относились. В Масатлане уважения к собакам не было.

Поэтому наши соседи считали нас полусумасшедшими из-за того, что мы держали собаку в квартире. Цыплят и попугаев они еще могли понять, но собака?! Хотя иногда по выходным мне разрешали взять Регалито на пляж или выпустить на нашу крышу, чтобы он мог там побегать и поиграть, но все равно большую часть времени он проводил взаперти в холле нашей крошечной квартирки.