Читать книгу "Драма династии Стюартов - Людмила Ивонина"

В течение часа после смерти великой английской королевы ее Тайный совет провозгласил Якова VI «Яковом I, королем Англии, Франции и Ирландии, защитником веры». В начале апреля 1603 года Яков выехал из Эдинбурга в Лондон, пообещав своим сородичам, что раз в три года будет приезжать в Шотландию. Он обманул их, но не специально: после этого Яков посетил Шотландию только один раз — в 1617 году. 5 апреля в сопровождении множества советников и слуг Яков пересек границу Англии. Добравшись до Йорка, он тут же потребовал от английского Тайного совета денег.

Триумфальный въезд в Лондон нового короля описан современниками как одно из самых пышных торжеств, какие мало кто созерцал. Большое количество знати приехало в английскую столицу, чтобы присутствовать при этом событии, и Яков I позже напишет: «Люди всех сословий ехали и бежали, нет, скорее летели мне навстречу, в их глазах пылали искры любви, их рты и языки произносили только звуки радости, руки, ноги и все остальные их члены выражали страстное желание и усердие, чтобы встретить и обнять своего нового суверена». Действительно, столица опустела, ибо ее обитатели двинулись навстречу новому королю, стремясь прежде всего использовать ситуацию в своих интересах. «Прибыв первым, первым же и получишь, — в том была цель всех идущих», — писал современник, скептически относившийся к новой династии. Но не только и не столько эгоистические мотивы владели подданными нового монарха. В их глазах Яков олицетворял единство Британских островов и надежду на мир и справедливость.

Его коронация состоялась 25 июля и сопровождалась сложными аллегориями, созданными поэтами Томасом Деккером и Беном Джонсоном. Хотя вспышка чумы немного сократила торжества, как записал потом Деккер, «улицы казались вымощенными людьми… лавки вместо богатых товаров были набиты детьми, а из открытых створок окон выглядывали женщины». Контраст с Эдинбургом поразил нового короля, который восхищенно заявил в парламенте, что «мои три первые года в Англии были для меня словно Рождество».[24] Яков I стал первым королем всего острова, о чем говорили геральдические звери на его гербе. На гербе Елизаветы Тюдор щит поддерживали лев и дракон, символизирующие Англию и Уэльс, а на гербе Якова Стюарта — английский лев и шотландский единорог.

Бывший бедный шотландский король начал с широких жестов. Эти жесты были как исторически обусловленны, так и личностно целенаправленны. Фаворитам и новой аристократии Яков и затем его сын Карл активно жаловали земли и расточали всевозможные дары, гранты и пенсии, стремясь заложить основы знати, поддерживающей династию. Традиционное же пэрство, как и при Тюдорах, продолжало клониться к упадку. При этом Стюарты оказались значительно более «щедрыми» монархами, чем все Тюдоры, вместе взятые. Процесс разрастания титулованной знати в Англии принял в первой половине столетия барокко невиданные размеры и формы.

Так, при Якове было пожаловано 62 титула лордов, графов, маркизов и один — герцога. Сразу 15 человек были номинированы по случаю его коронации. А Сесила за оказанные услуги он сразу же по восшествии на трон жалует титулом барона Эссиндена, в 1604 году — виконта Кранборна, а в 1605 году — графа Солсбери.[25] Сначала новый английский монарх просто рассыпал титулы и должности, но затем, испытывая острую нужду в деньгах, он начал ими торговать.

Яков I приказал при торжественном свете факелов перенести прах матери с погоста в Питерсборо, где она лежала одна, в Вестминстерское аббатство — усыпальницу английских королей. Мария Стюарт упокоилась неподалеку от Елизаветы. Якову предстояло править Англией 22 года, он умрет своей смертью и уйдет из этого мира королем, хотя править будет ему нелегко…

При этом он был уверен, что знает, как надо править. Он хотел править абсолютистски — откровеннее, чем Елизавета, отличавшаяся гибкостью, и Генрих XVIII, отличавшийся самодурством. Он ревностно верил в божественное право королей и столь же ревностно верил в свое предназначение и свои способности быть одним из них. Мало того, одним из лучших. Он достиг немалых успехов в обуздании шотландской знати, и это многократно увеличило его мнение о себе самом. Он называл себя не иначе как «старым опытным королем, не нуждавшимся в уроках». Как заметил один из издателей его корреспонденции, «недостаточно видеть в короле Якове оригинала — он был также одним из наиболее сложных невротиков, независимо от того, сидел ли он на английском либо шотландском троне». Одинокий и нелюбимый мальчик получил корону и теперь видел себя королем Артуром, царем Соломоном, миротворцем, королем с Библией. Создание величества было для него мистерией и стало драмой. Он был единственным британским монархом, использовавшим в обыденной практике титул «величество». Другие короли могли отзываться на титулы «Ваша милость», «Ваша светлость» равно как и на «Ваше величество», но не Яков. Он желал слышать только «величество».[26] «Величество» было символом его глубокой веры в себя. Это была трагическая вера — вера артиста, поэта, ребенка. Она создавала иллюзию.

Англия же была реальной и прагматичной страной развивавшегося опыта и разума, страной, генерировавшей «разумный эгоизм». Страной, где происходили процессы, которые новый монарх не понимал или не хотел понять.

Тем не менее время правления этого монарха по его имени называют «якобеанской эпохой». Якобеанская эпоха следовала за Елизаветинской и предшествовала Каролинской — правлению сына Якова Карла I. Прежде всего она обозначает стиль архитектуры, искусства и литературы, получивших развитие при Якове. Однако якобеанскую эпоху надо понимать шире. Она была временем парадоксов и контрастов — временем, похожим на самого короля.

Несмотря на все свое восхищение, первый Стюарт назвал Лондон «грязным городом». По сравнению с напоминавшим деревню Эдинбургом английская столица с ее 200–250 тысячами жителей была непомерно большой, отражая высшую степень эффекта урбанизации того времени. Она продолжала разрастаться, была скученной и тесной. Дома, претендующие на звание дворца, располагались рядом с лачугами, в 1616 году Яков с тревогой высказал мысль, что «вся страна соберется в Лондоне и со временем Англия будет только Лондоном, а королевство опустеет, и только малое количество жителей будет жить в своих домах». Еще в 1600 году Елизаветой был издан указ об ограничении использования карет, но тщетно: с появлением наемных экипажей — первые из них появились уже в 1621 году — положение только ухудшилось.

Однако Лондон раннего Нового времени был Лондоном Шекспира и Джона Донна, Бэкона и Уолтера Рэли, сэра Джона Фальстафа и миссис Квикли… То было лирическое время — время сонетов и рифмованных памфлетов, трехчасовых церемоний и двухчасовых игр. Время шуток и развлечений.

Несмотря на оказанный ему торжественный прием, Яков недолго пребывал в состоянии эйфории. При английском дворе и в столице он вскоре стал источником если не критики, то многочисленных комментариев. В Лондоне открыто шутили, говоря: «Елизавета была королем — сейчас же Яков является королевой!» «Он презирает женщин, — отмечал венецианский посол. — Когда их ему представляют, он велит им вставать на колени; он призывает их к добродетели и насмехается над мужчинами, которые оказывают им уважение. Английские дамы также терпеть его не могут и перемывают ему кости в своих беседах». Но не только его гомосексуальные наклонности были предметом всеобщего обсуждения, поначалу довольно безобидного. Они еще не стали общественной проблемой. Его фаворит, юный шотландец Джеймс Хэй, сначала получивший титул барона, затем виконта и, наконец, в 1622 году сделавшийся графом Карлайлом, не особенно лез в государственные дела. Этот любезный и красивый человек, изысканный придворный, хороший дипломат и безумный расточитель, оставил по себе добрую славу в народе и сумел удержаться на плаву до конца правления своего монарха. Его преемник, элегантный и спортивный Филипп Герберт, принадлежавший к древнему английскому роду, был удостоен титула графа Монтгомери. Он известен своими долгами, оплачивавшимися из королевской казны, склонностью к конфликтам и интригам, но реального влияния на короля не имел. Главным достоинством Генри Рича, барона Кенсингтона, а затем графа Холланда, являлось то, что он был «столь красив и элегантен, что мог бы сравниться с самыми прекрасными женщинами».[27] Вообще же при Якове двор, который сам король рассматривал как микрокосм новой монархии, постепенно становился «скандальным местом». Придворные дамы имели плохую репутацию, декольте становились все более глубокими. Здесь можно было найти падших женщин самых разных слоев — от прачек до дорогостоящих особ.