Читать книгу "Синдром человеческого магнетизма - Росс Розенберг"

Шесть месяцев спустя, в мой день рождения, Чак вывел Лил из себя, выразив свое недовольство по поводу ее растущего эгоизма. В ту же ночь его хватил удар с летальным исходом. До того как Лил утратила дееспособность в результате болезни Альцгеймера, она давала всем, кто готов был ее выслушать, мудрый совет: никогда не ложитесь спать, злясь на своих любимых. Если вы это сделаете и они умрут, вы будете вечно считать себя виноватым. Верная своему нарциссизму, она рассматривала смерть мужа исключительно с точки зрения своих переживаний.

Травма привязанности моей матери

Чак был жертвенным, преданным и работящим созависимым мужем и отцом. Хотя он нежно и горячо любил мою мать, отсутствие внимания в его собственном детстве и его травма привязанности не давали ему выразить словами или действиями привязанность к дочери. Я вспоминаю, как много раз обнимал дедушку Чака, а он стоял не шевелясь, как бревно. Несмотря на рефлекторное движение руки для сдержанного мужского рукопожатия, он нехотя отвечал на мое проявление нежности, ощущая явный дискомфорт при физическом контакте.

Мне мало известно об отношениях мамы с ее собственной матерью, кроме того, что между ними была явная эмоциональная отчужденность и что бабушка Лил не умела проявлять эмоции и эмпатию. Присутствие требовательной и, можно по праву сказать, нарциссичной матери и незаметного, покорного, созависимого отца, своего рода пример для подражания, явно посеяло семена травмы привязанности моей мамы. Как и ее отец, она стала потерявшим себя созависимым человеком, избегавшим эмоциональной близости и в то же время получавшим удовольствие от возможности помогать тем, кто в ней нуждался. Она также переняла манеру своего отца казаться незаметной.

Из-за внушенного с детства чувства стыда и замкнутой натуры эмоциональная сущность моей матери оставалась скрытой от окружающих. Грустно сознавать, что это было удобно для ее матери, мужа и детей, которые, поддаваясь манипуляциям, больше интересовались своим отцом и отдавали предпочтение скорее ему, чем ей. Благодаря проблескам подлинных эмоций и обрывкам грустных историй, которыми мать делилась со мной, я могу с уверенностью сказать, что она росла очень одиноким ребенком и подростком, который не знал в семье нежных чувств, привязанности и доброго отношения.

Я полагаю, что на ее решение выйти замуж за папу в возрасте 18 лет повлияло практически полное отсутствие чувства собственного достоинства, уверенности в себе или веры в возможность быть любимой без всяких условий. То время, когда мама мечтала сбежать от своего одинокого и несчастного существования, совпало с периодом жизни отца, когда он начал искать себе «трофейную» жену, которая могла бы родить ему детей. Беззащитность и низкая самооценка сделали ее идеальной созависимой приманкой для моего контролирующего и манипулирующего нарциссического отца. Через шесть месяцев активных ухаживаний они поженились. Спустя еще год родилась моя сестра Эллен.

Семья, которая не может отпустить боль

Из-за укоренившегося чувства незащищенности, пагубного пристрастия к азартным играм и перееданию, а также долго хранившихся в душе секретов моя мама редко в полной мере испытывала счастье и эмоциональную свободу. Как и другие созависимые, она вложила все свои детские надежды и мечты в человека, за которого решила выйти замуж. К несчастью для нее, ее «принцем на белом коне» стал мой патологически нарциссичный отец. Она не нашла в нем человека, который облегчил бы ее бремя стыда, ненависти к себе и тайного одиночества.

В результате первый ребенок моих родителей (19-летней созависимой матери и патологически нарциссичного, зацикленного на себе 29-летнего отца), Эллен была рождена эмоционально незрелой, ощущавшей себя уязвимой и одинокой. Мой отец точно знал, каким он хотел видеть своего первенца, и это точно не должна была быть дочь. Когда врачи сообщили ему о рождении девочки, он отреагировал с откровенным недоверием и разочарованием. Впервые увидев ее, он настоял, чтобы убрали пеленку, надеясь доказать, что врачи ошиблись. Я твердо убежден, что потрясение от жизни с нарциссом, боль во время беременности и родов, откровенное разочарование мужа от того, что родился не сын, а также суровые будни родителя новорожденного ребенка погрузили мою мать еще глубже в мрачный внутренний мир одиночества и стыда. Спустя полтора года, к удовольствию моего отца, его следующий ребенок, я, обладал пенисом.

Страстное желание моего папы стать таким отцом, о котором он всегда сам мечтал, было несовместимо с разрушительными подсознательными силами, созданными его детской травмой привязанности.

Будучи взрослым, особенно мужем и отцом, он не мог справиться со своим главным инстинктом – сделать так, чтобы все крутилось вокруг него, при этом выдавая, при определенных условиях, небольшие порции внимания, одобрения и «любви» тем, о ком, как он заявлял, он заботится. В конечном счете, его жена и дети были не более чем объектами, к которым он периодически выражал нежность и чувство привязанности. Он просто не знал, как это делать, и не был внутренне заинтересован в создании эмоциональной связи ни с кем, включая свою жену и детей.

Тайный мир стыда, низкой самооценки и абсолютного бессилия моей матери привел к ее неспособности создать близость со своими детьми, несмотря на то что она искренне этого хотела. Я мог бы легко написать целую главу, а то и больше, описывая в деталях множество замечательных моментов, когда я нуждался в маме, она была рядом. Но несмотря на эти дорогие моему сердцу воспоминания, я не чувствовал эмоциональной заботы и близости. Как и ее отец, она была преданным и надежным опекуном, который однако не умел выражать теплое отношение и нежность.

Страстное желание моего папы стать таким отцом, о котором он всегда сам мечтал, было несовместимо с разрушительными подсознательным силами, созданными его детской травмой привязанности.

Самой очевидной иллюстрацией созависимости моей матери стали ее последние дни, когда она умирала от рака. Ее время на земле подходило к концу, но она оставалась сконцентрированной на нуждах окружающих и игнорировала свои собственные. Несмотря на боль и страдания, она уделяла минимум внимания приведению в порядок своей эмоциональной и личной жизни. Вместо этого она, казалось, видела своей миссией подготовку моего хронически беспомощного и зависимого отца к жизни без нее. Я никогда не забуду, как приехал повидать ее в больнице, куда ее поместили из-за вызванного химиотерапией истощения и обезвоживания. У нее на коленях лежало несколько открытых каталогов с образцами ковровых покрытий, а тарелка с едой была отодвинута в сторону. Когда я попросил ее убрать каталоги и поесть – и позволить отцу или кому-нибудь другому заботиться о доме, – она бросила на меня раздраженный взгляд, означающий «ты не понимаешь, о чем говоришь». Она решительно заявила, что не бросит «твоего отца» в обветшалом и запущенном доме. Зная, что ей это необходимо, я нехотя помог ее созависимому поиску идеального, устойчивого к загрязнениям ковра с ворсом средней длины и красивой расцветкой, который сделает моего отца «счастливым».

Всякий раз, когда я или мои дети спрашивали ее, как она себя чувствует, мама уклонялась от ответа, выясняла, навещали ли мы «нашего отца», и просила позаботиться о нем. Она также спрашивала о своих любимых собаках, так как знала, что мой отец вряд ли хорошо заботится о них. Когда кто-то интересовался, нужно ли ей что-нибудь, она категорически настаивала, чтобы ничего не приносили, а если не могла переубедить человека, то просила корзину с фруктами, так как знала, что медсестрам и персоналу больницы это понравится. Однажды она призналась мне в своем убеждении, что, если она будет дарить медсестрам маленькие сувениры, они лучше о ней позаботятся.