Читать книгу "Эдельвейсы для Евы - Олег Рой"

– Ба, что случилось? – испуганно спросил я. Меня пугали перешептывания взрослых, всхлипы, доносившиеся из генеральской спальни.

– Сегодня ночью скончался Валерий Андреевич, – сказала она, сжав губы. – Иди домой и сиди там.

– Валерий Андреевич? – переспросил я. – А кто это?

– Валерий Андреевич – это Валерий Андреевич.

– Генерал?!! – ахнул я. – Не может быть!

Глава 3Виктория. Детство на улице Герцена

Путь от Москвы до Львова был неблизким. Шутка ли – целые сутки в поезде! Самолетом, конечно, быстрее, но летать Виктория не любила – при взлете и посадке у нее почему-то всегда разбаливалась голова. Да и стоил билет на поезд намного дешевле. Теперь, когда в ее жизни появился Игорь, она стала не то чтобы жадной, но, скажем так, экономной.

За двадцать три с лишком часа Виктория успела познать все прелести дороги из Москвы на Западную Украину – дважды за ночь была разбужена для встречи с пограничниками и таможенниками обеих стран, полюбовалась бескрайней красотой Днепра, вдоволь наелась свежайшего «Киевского» торта, который предприимчивые жительницы украинской столицы приносили продавать прямо к поездам, купила мягкую игрушку в Конотопе и два кило крепких, румяно-красных яблок в Жмеринке.

Купе у них получилось чисто женское. Попутчицами оказались бойкая украинка, торгующая в столице на рынке и теперь ехавшая навестить своих с огромными баулами, и две москвички, мать и дочка лет шестнадцати, обе такие свеженькие, веселые и жизнерадостные, что Виктория даже приняла их сначала за сестер. Едва поезд отошел от вокзала, хохлушка тут же принялась рассказывать о жизни в родной деревне, о ненаглядном маленьком сынишке Хриньке, которого видит четыре раза в год, стала показывать гостинцы и ругать бывшего супруга, никчемного и непутевого. Разговор быстро перешел на мужчин и уже не сходил с этой благодатной темы на протяжении всего пути. Украинка призналась в своей симпатии к хозяину Алику, который «хоть и хачик, но мужик что надо», мама с дочкой наперебой щебетали о своих сердечных делах, и Виктория, не удержавшись, тоже поведала попутчицам о своей столь внезапно и столь счастливо обретенной любви. Даже говорить об Игоре – и то было для нее величайшим наслаждением, она могла бы делать это, не переставая, на протяжении многих и многих часов. И попутчицы реагировали именно так, как надо – слушали внимательно, ахали, удивлялись, вздыхали: «Ведь бывает же! А говорят, нету настоящей любви!» – и, казалось, искренне радовались за нее и желали ей счастья.

Расставались почти как родные. Хохлушка сошла в Хмельницком, расцеловавшись со всеми и только что не всплакнув, мама с дочкой ехали дальше, до Ужгорода. При подъезде к Львову Виктория, уже полностью собранная, стояла с вещами в коридоре и глядела в окно, соседки по купе вертелись рядом.

– Уже совсем скоро. И лучше с этой стороны смотреть, отсюда вид просто бесподобный! – говорила старшая.

– Обожаю Львов, он такой красивый! – вторила ей младшая.

Их руки лежали рядом на поручне, и взгляд Виктории невольно сравнил пухленькую ладошку юной соседки с собственной, и сравнение это оказалось никак не в пользу Виктории – кожа дряблая, морщинистая, на пальцах уже заметно выделяются суставы. Увы, время не обманешь… Даже если тебе повезло с фигурой – на свое счастье, Виктория комплекцией пошла не в склонную к полноте мать, а в отца, остававшегося стройным и подтянутым до самой старости. С тех пор как в ее жизни появился Игорь, Вика стала очень следить за собой, не реже раза в неделю посещала салон красоты и даже сделала несколько очень дорогих косметических операций, ради чего пришлось продать одну из лучших картин – летний пейзаж Левитана. Так что с лицом у нее сейчас все было в порядке, но вот шея и руки, неподвластные ухищрениям современной медицины, предательски выдавали возраст. Когда Виктория работала в Большом театре, одна старая примадонна любила повторять, что с годами лицом женщины становятся шея и руки. Тогда Вику, еще молоденькую, эта поговорка приводила в недоумение. А теперь каждый раз, когда Игорь брал ее за руку или целовал кисть, у нее болезненно сжималось сердце.

«Господи, – подумала Виктория, – почему все так? Только-только начинаешь понимать всю прелесть жизни, только-только ощутишь свободу от условностей, предрассудков, каких-то обязанностей, а старость – вот она. На пороге. А сколько же еще хочется: и одеться красиво, и жизнь посмотреть, и даже – она закрыла глаза и сладко вздохнула, – завести семью».

Мысли ее то и дело возвращались к Игорю. Не проходило и четверти часа, чтобы она не подумала о нем. С думами о любимом Виктория засыпала, почти каждую ночь он снился ей во сне – вне зависимости от того, проводили они эту ночь вместе или порознь, первая ее мысль, когда она просыпалась утром, тоже была о нем. Его образ, еще чуть в смутной дымке полудремы, появлялся у нее перед глазами, и тогда Виктория замирала от счастья, больше всего на свете боясь, что все это окажется сном. Не может быть, чтобы Игорь, такой красивый, такой замечательный, такой заботливый, существовал на самом деле, просто не может быть, чтобы он любил ее, Викторию, да еще так любил… Она была счастлива. По-настоящему счастлива, впервые в жизни.

– Ну вот, въезжаем во Львов! – прокомментировала мама-попутчица, и Виктория, прерванная в самый разгар своих радужных мыслей, торопливо схватилась за вещи.

– Не спешите, еще не пора, тут до вокзала долго ехать, чуть ли не полчаса, – успокоила ее дочка. – Красиво, правда?! Обожаю старые города!

Виктория полностью разделяла ее восторги. Ей тоже всегда нравились старинные города. Они как антикварная вещь: их можно рассматривать до бесконечности. Вот так возьмешь какую-нибудь серебряную солонку из далекого века, начнешь вертеть ее перед глазами: кто те люди, первыми насыпавшие в нее соль, какая судьба была им уготована, сколько соли было съедено за семейным столом, какие разговоры слышала солонка? Никто не знает. Один Господь. Можно, конечно, пофантазировать, но это не то. Как бы узнать наверняка? Если бы только вещи могли говорить… Но они молчат – хранят семейные тайны.

Вечернее солнце в самом выгодном свете представляло старые, столь непохожие на московские, дома, уютные дворики, полные деревьев и цветов, узкие улочки… Вот из окна в окно на уровне третьего этажа протянута веревка, и на ней висит белье. Надо же, как это мило! Подобную картину Виктория недавно видела в каком-то итальянском фильме, годов, кажется, пятидесятых. Когда все эти хлопоты закончатся, они с Игорем обязательно поедут в Италию. Будут гулять, взявшись за руки, по таким вот старинным улочкам, мощенным булыжником, будут пить местное вино, есть настоящие спагетти, кормить голубей на главной площади Рима, увидят Колизей, Пизанскую башню, Флоренцию и Венецию… Да-да, Венецию! Закажут гондолу и всю знойную южную ночь будут плавать по каналам, а стройный гондольер со жгучими очами будет чудным голосом петь им баркаролу.

– Ну, подвинься, совсем меня в угол оттеснила! – старшая попутчица шутливо толкнула дочь округлым бедром.

– Сама подвинься, все окно занимаешь! – повторила ее движение младшая.