Читать книгу "Оковы для ари - Валерия Чернованова"

Теперь всё вставало на свои места. Вот почему её так тянуло к Крейну! Вот почему их так часто видели вместе. А ведь Скальде был уверен, что всё это происки Хентебесира! Но теперь… Нападение на Снежном балу… Был ли виноват только герцог или наказания заслужили оба: Крейн и фальшивая невеста?

Двойник герцога бережно уложил девушку на ютившуюся в крохотной комнатушке кровать. Аня была такой же хрупкой, такой же миниатюрной, что и эсселин Сольвер. Только волосы темнее, а ещё короткие. С ними и в странных штанах, до неприличия облегающих округлые бёдра, она походила на мальчишку-пажа. Жаль только, что на иномирянке, как на императорских слугах, не было наглухо закрытой куртки. А то, что было, назвать одеждой язык не поворачивался.

Скальде поймал себя на том, что думает о каких-то глупостях. Глупостях, от которых голова шла кругом, и самообладание, подобно волшебным цветам, разлеталось осколками. Вонзившимися в сердце, когда Крейн-муж опустился на кровать рядом со спящей девушкой. Когда собственническим жестом убрал скользнувшую на лицо прядь и наклонился, чтобы поцеловать. Неважно, что только в висок. Неважно, что мимолётно. Скальде дёрнулся, будто от удара, сжигаемый осознанием, что не может сейчас же оказаться с ней рядом и отшвырнуть от неё герцогского двойника.

Исподволь посмотрев на Ледяного, Фьярра испуганно вздрогнула, но цветок из рук не выпустила. Крепче сжала его в побелевших от холода ладонях, с жадностью ловя каждый жест и взгляд мужчины из другого мира.

Отражающаяся в ледяных лепестках девушка тревожно заворочалась. Не то пыталась оттолкнуть от себя мужа, не то, наоборот, желала оказаться к нему ближе.

— Всё хорошо, я рядом, — заботливо накрыл он её одеялом и устроился подле неё на кровати.

Фьярра тихонько всхлипнула, но тут же закусила губу в тщетной попытке справиться с неприятными чувствами.

— Хотела бы сейчас оказаться на её месте? — усмехнулся Герхильд, усилием воли возвращая себе былую сдержанность.

Её Лучезарность не ответила, продолжила кусать губы и впиваться взглядом в цветок Арделии. В небесно-голубых глазах снова стояли слёзы, но на этот раз Скальде готов был поклясться, это были не слёзы страха. Ревность, обида, злость — вот что сейчас испытывала алиана.

— Скоро твоё желание исполнится, — мрачно пообещал ей тальден, забирая цветок.

В последний раз бросил взгляд на девушку, безмятежно уснувшую на плече другого. Того, кого уже почти что ненавидел. В последний раз позволил яду ревности отравить ему душу.

В последний раз позволил себе чувствовать.

Глава 4

Снежка хлебом не корми, дай с утра пораньше «умыть» хозяйку и от души по ней потоптаться. Вот и сегодня кьёрд не отличился оригинальностью, устроил мне топтально-умывальную программу. Массаж, душ, будильник — всё в одном флаконе, вернее, кьёрде. Который явно не собирался оставлять меня в покое, продолжал мять лапами шею, проводил шершавым языком по подбородку и всё пытался подцепить когтями одеяло, дабы стянуть его с меня, очевидно считая, что лентяйке уже пора просыпаться.

— Снежок, милый, будь другом, пойди кого-нибудь другого полижи, — попросила сквозь дрёму, натягивая повыше простыню.

Веки, словно спаянные, никак не желали разлепляться. А я, несмотря на назойливое внимание снежного хулигана, ни в какую не желала отлепляться от матраса. Зевнула сладко, вновь погружаясь в сон, и пообещала самой себе, что посплю ещё совсем немножко. Самую малость, чуточку, капелюшечку.

Ну, может, несколько капелюшечек, пока голова не перестанет напоминать якорь, который неумолимо тянуло ко дну, то есть к подушке.

Не успела отчалить в страну Морфея по морю наиприятнейших сновидений, как на кухне некто неизвестный загремел посудой.

Так, стоп! А откуда в покоях алианы взяться кухонной утвари? Титаническим усилием открыла глаза, чтобы тут же лицом к лицу (или скорее лицом к морде) столкнуться с другим своим питомцем — Котением Котеньевичем, будившим меня с самым корыстным намереньем: чтобы скорее насыпала ему еду. Хоромы алианы вдруг сузились до размеров двушки, а вместо белоснежной туши по мне прохаживалась полосатая и ещё более наглая.

Вздохнула печально и почесала кота за ухом. Вот так всегда. Не успеешь проснуться, а настроение уже ниже потолков в хрущёвке. При воспоминании о кьёрде сердце тревожно заныло. Как он там? С лжехозяйкой. Блодейна ведь привязала его только к телу Фьярры, но вот чёрную душонку алианы к кьёрду привязать не успела. Вдруг из-за этого он страдает? Или того хуже — медленно, мучительно умирает.

Всё, всё, всё, не могу! Не могу больше о нём думать! От всех этих мыслей недолго и свихнуться.

Зашипел кофе, выползая из гейзерной кофеварки и дразня своим ароматом.

— Мам? — Спихнув полосатый будильник на пол, выпуталась из плена одеяла, села на кровати. Чтобы тут же со стоном повалиться обратно и уставиться на рой кружащих под потолком хрустальных бабочек. Это был подарок свекрови — люстра с крылатыми висюльками.

Наверное, голова закружилась из солидарности с бабочками. В последний раз я так паршиво себя чувствовала после возвращения из Адальфивы. Сжавшись в комок, сидела посреди заледеневающей комнаты и смотрела на предателя-мужа.

Явившегося домой после работы с тортом и розами.

Для Котёночка.

Вот меня и накрыло.

— Ань, это ты? — поникли в руках у благоверного цветы, а с ними и уголки губ, некогда приподнятых в улыбке.

— Я. И, как вижу, тебя это не радует.

Шоколадный бисквит превратился в торт-мороженое, огненно-красные лепестки тусклыми стекляшками рассыпались по полу.

Хорошо, что Воронцов в тот вечер не рассыпался и не стал мороженым. Хоть верхнюю одежду я ему хрустящей корочкой всё-таки покрыла.

Выплеск магии и сильнейшие потрясения сделали своё дело. Высказав Лёше всё, что думаю, о нём и его приживалке, я потеряла сознание. Должно быть, вчера в клубе случилось то же самое. Я дала волю чувствам, а заодно драконьей силе, после чего благополучно отключилась, так и не дождавшись появления бывшего.

Что случилось потом — хоть убейте не помню. И вот кто-то хозяйничает у меня дома, и что-то мне подсказывало, что никакая это не мама.

— Доброе утро! — вошла в спальню «не мама».

Вошла (ну то есть вошёл) по-хозяйски: в пижаме и домашних тапочках, которые уже давно следовало отправить в утилизацию. В руках поднос, на губах улыбка и голос мягкий-мягкий, как сахарная вата, и такой же приторно-сладкий.

— Нют, я тебе яичницу пожарил. С сыром и ветчиной. Всё как ты любишь, — завилял хвостом бывший.

Нам, конечно, ещё только предстоял развод, но для меня Воронцов уже точно, окончательно и бесповоротно, был бывшим.

Шикнув на Котения Котеньевича, явно перевозбудившегося от запаха яичницы, Лёшка уселся на кровать со мною рядом, а кот принялся крутиться у нас под ногами.