Читать книгу "Вас пригласили - Шаши Мартынова"

Мы снова встретились глазами. В его взоре было столько безмятежности, что мне хотелось потеряться в нем насовсем.

– Я не смогу решить за вас, фиона Ирма, – неожиданно устало проговорил Герцог, – но у вас есть время подумать. До захода солнца. О еде и питье не беспокойтесь – о вас позаботятся. Через пол-аэна ваша повозка будет стоять под окнами. До заката вы либо покинете замок и вернетесь к отцу, либо… – Герцог развернулся и начал спускаться по винтовой лестнице.

Я обеими руками вцепилась в оконный переплет. Пронизывающий ветер забирался в складки шали и платья, раня кожу жестокими ледяными пальцами, но я словно онемела изнутри. Бесцельно, бессмысленно блуждала взглядом по заспанным лесным просторам. А снизу возносился мне навстречу свободно парящий Рид, и я на всякий случай очень хотела его запомнить. Чтобы потом записать. На память. До захода солнца.

Глава 5

Я не помню, сколько времени провела у окна со Всемогущим, но мало-помалу оцепенение оставило меня. Сырой сизый туман расселся по швам, раздерганный поднявшимся борзым ветром, и в прорехи облаков глянула синева. Я смертельно замерзла, а ноги освинцовели.

У основания винтовой лестницы размещался все тот же горельеф слуги, невозмутимый и спокойный. Он довел меня до обеденной залы, а оттуда я уже знала дорогу к себе.

Скрывшись от ветра, от неба и от того Рида, я вновь погрузилась в пучину смятенных вопросов. Села на кровать, ссутулилась и совершенно отупела. «Отец не переживет. Отец не переживет», – колотилось погремушкой у меня в голове. Картинки, картинки… Сначала отец выйдет из себя. Отправит прислугу на поиски, бросится писать письма. Но эти владения, что-то мне подсказывало, есть не на всякой карте. Если есть вообще. Пройдут недели. Отец отчается. Медальон, который он носит при себе. В створках – мой портрет, мне восемь, и материн, сделанный, когда она была молода и весела. И жива. Я вижу отцову гриву совершенно седых волос, не ухоженных и не умащенных с того самого дня, когда ему сообщили о моем… да-да, о моем предательстве.

Меня вдруг пронзило видение: отец в гневе, и нет ничего страшнее, ничего кошмарнее стальных глаз его и раскаленного льда его голоса. Болезни и смерть – едва ли не химеры в мои годы, что значили они в сравнении с отлучением от сердца этого седого, красивого мужчины, лучше которого нет никого в целом свете? Хотя бы на миг… Тогда на чудовищный и дикий вопрос, чью любовь и защиту я боюсь потерять больше – отцову или Господа Рида, – я не задумываясь сказала бы, что отцовскую. Такова была моя богомерзкая правда. Иными словами, так: я либо вернусь сегодня же, либо, если позже, придется сочинять что-то неимоверно затейливое, да еще и с доказательствами, либо…

Да что я вообще несу? Пусть даже молча. Какое – «не вернуться»? Чушь какая, Рид милосердный. Я случайно попадаю невесть в какие гости, меня, как полагается, кормят и оставляют на ночлег, помогают переждать ненастье, показывают диковинную – и дикую – картинку и предлагают в ней разобраться, и вот я уже принимаю решение полностью отказаться от своей жизни. Я спятила?

Шарманка воображения сыграла мне песенку про то, что может ждать меня впереди, если я окончательно свихнусь и останусь в замке. Песенка получалась довольно бестолковая. Что я знала? Герцог и, по всей видимости, еще какие-то люди раскроют мне тайну еретического изображения. Вероятно, меня посвятят в какое-то темное апокрифическое таинство, за которое, вне всяких сомнений, мне придется еще неизвестно какой ценой заплатить. И для этого необходимо оставаться «гостить» у почти незнакомого, очень странного человека. Неженатого к тому же, судя по всему. И старого! (За последнее – пороть меня, пороть.)

Но, каким бы очевидным ни казался выбор, блаженство его отсутствия было недоступно мне. Я почти слышала глубоко внутри тихий настойчивый зов, заглушавший базарную суматоху рассудка. Кто-нибудь, пожалуйста, решите за меня!

И тут меня осенило. Книга Рида! Я бросилась к «Житию и Поучениям», покоившимся на полу у самого ложа, упала на колени перед книгой, под пальцами замелькали страницы. Я искала ответ. Любой ответ. И ответ был дан мне – единственный, недвусмысленный: следует незамедлительно покинуть замок и первым делом рассказать отцу Алфину об этом гнезде ереси. Ну, в худшем случае забыть это все немедленно и навсегда. Никогда прежде я так ярко этого не сознавала: мое «правильно» и «Житийное» «правильно» могут иметь очень мало общего. Впервые в жизни незыблемая почва у меня под ногами накренилась, и первые угловатые камни заскакали по склону. Без всякой понятной цели я встала и высунулась за дверь.

Коридор был пуст и тих. Но справа на табурете я заметила поднос, который позаботились разместить так, чтобы я сразу его увидела, но при этом никак не могла сбить, если бы вдруг бросилась вон из комнаты. На подносе – небольшая накрытая супница, сыр, хлеб, гроздь винограда и яблоко. Под табуретом, укутанный в синий войлок, стоял чайник.

Только взяв поднос в руки, я увидела: за супницей прятались крохотная синяя роза и пасао, а под ними белела записка. Я поспешно внесла поднос в комнату, поставила его прямо на пол перед камином и развернула послание. В нем тонким почерком без наклона чьей-то уверенной рукой написана была одна-единственная фраза, начисто, как мне показалось, лишенная смысла: «Позвольте решению принять вас».

Я с тревогой взглянула на пасао[12]. Песок из верхней капсулы уже на две трети перебежал в нижнюю. Сыпался он тонкой, почти невидимой струйкой, но я знала, что солнце тем не менее сегодня сядет. И очень скоро.

Предложенные мне яства заслуживали куда большего гастрономического внимания, я же едва различала вкусы. Муки выбора незаметно утихли. Разумеется, я уезжаю.

Теперь все метания и колебания вызывали недоумение во мне самой, а истекшие сутки казались грезой. О нагом Господе стоит просто забыть. Разумеется, я уезжаю.

Я поискала глазами платье, в котором вчера приехала в замок, и, к своему довольно умеренному удивлению не обнаружила его. Что ж, придется ехать в этом балахоне… По дороге придумаю, как объяснить отцу свой наряд. Завершив пикник у камина, я еще раз на прощанье оглядела спальню, на ходу подобрала с подноса цветок и вышла. Привычный слуга спрыгнул с табурета, и мы быстро и молча проследовали знакомым путем до входных дверей. Уезжать, не простившись, – нагрубить, если не оскорбить гостеприимных хозяев, подумалось мне, но встречаться с Герцогом сей миг я почти боялась: я не сумею выдержать даже его взгляд, заговорить с ним – тем паче. Я замерла у порога. Всего один шаг – и я покину этот дом. И тут остро и больно сжалось сердце: эх вы, странный фион Коннер, как успели залучить меня всего за день, меньше чем за день? Вдруг более всего мне захотелось остаться рядом – еще говорить с ним, еще слушать этот голос, научиться говорить с ним, а не выпихивать глупости по слогам. Но тут слуга церемонно набросил мне на плечи плотный и приятно тяжелый плащ с глубоким капюшоном. Точно такой, как был у Анбе в минувшую ночь. Плащ герцогства Эган. Ночь герцога Коннера обнимала меня – и провожала.