Читать книгу "От варягов до Нобеля - Бенгт Янгфельдт"

В этой ситуации очнулись и другие шведские военные. Генерал-квартирмейстер Карл Магнус Стюарт (впоследствии преемник Дальберга на посту главы фортификационного ведомства) вносил, например, предложение перенести оборонительные сооружения ближе к месту впадения Невы в Балтийское море, на какой-нибудь один из семидесяти болотистых безлюдных островов в ее устье.

Но было поздно. Карл XII бросил все силы на войну в Польше, а шведские войска в Ингерманландии занимали главным образом оборонительные позиции. Король весной 1701 г. выступил с главной армией против польского короля Августа II, и тогда же сложился план шведских наступательных действий в Прибалтийских провинциях. Но все передвижения, едва начавшись, спутались перед лицом угрозы со стороны русской армии, которая весьма усилилась после сокрушительного поражения под Нарвой, понесенного в предыдущем году. Численность шведских войск в Финляндии и Прибалтийских провинциях достигала приблизительно 15 тысяч человек, между тем как русская армия в одной только Ингерманландии была значительно больше.

После того как главное шведское войско было в Лифляндии ослаблено несколькими состоявшимися в 1701–1702 гг. боями, царь Петр ощутил себя достаточно сильным для похода на Нотебург. В сентябре 1702 г. двенадцатитысячная русская армия начала осаду этой крепости, которая и была в следующем месяце взята после двух штурмов. Численность шведского гарнизона едва ли превышала 275 человек, и это кое-что говорит о ее обороноспособности. «…Зело жесток сей орех был, аднака, слава Богу, счасливо разгрызен», — констатировал Петр, намекая на название крепости, сразу же переименованной им в Шлиссельбург.

К замку от Ладоги теперь имелся ключ, и ситуация стала угрожающей. Стюарт осознавал, что для обороны Ингерманландии необходимы скоординированные действия нескольких генералов, но король был недоступен, а сам Стюарт не имел достаточно власти, чтобы повлиять на обстановку. К тому же для отпора русским шведский гарнизон был слишком малочисленным и давно страдал от голода. 23 апреля к Ниеншанцу подошло огромное русское войско под командованием генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева. Сначала были атакованы и заняты так называемые внешние укрепления, которые обороняли полторы сотни человек.

Шереметев разбил лагерь вокруг крепости и города. В ночь на 26 апреля на лодьях от Шлиссельбурга подошла русская артиллерия: 16 мортир и 48 пушек с десятью тысячами бомб. Днем в лагерь прибыл сам царь.

Штурм крепости начался 30 апреля. Ее комендант Юхан Аполлоф имел в своем распоряжении 600 человек против 20 тысяч русских, но на требование капитулировать ответил, что принял от своего короля крепость не для того, чтобы ее сдать, а чтобы защищать.

На плане показана осада русскими Ниеншанца в апреле 1703 г., за неделю до сдачи крепости генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву. Военный архив (Стокгольм)

Получив этот ответ, царь отдал приказ бомбардировать Ниеншанц. Батареи грохотали всю ночь, и на рассвете 1 мая Аполлоф барабанным боем дал знать, что намерен вступить в переговоры. Они продолжались несколько часов, после чего крепость сдалась; условием капитуляции был свободный выход гарнизона.

Назавтра, 2 мая, русские торжественно вошли в Ниеншанц. Аполлоф передал ключи от крепостных ворот Шереметеву, и русское войско во главе с царем и бомбардирской ротой гвардейского Преображенского полка под развевающимися знаменами и под барабанный бой вступило в город. Как и Нотебург, эта крепость сразу же была переименована — ее назвали Шлотбургом. Согласно русским источникам, шведские солдаты были свободно отпущены в Выборг; но есть шведское свидетельство, будто царь нарушил данное им обещание и гарнизон был пленен.

В Ниеншанце Петр оставался две недели. Наконец-то он стоял на берегу Балтийского моря — цели его имперской политики. Один из вопросов, над которыми размышлял царь, заключался в том, восстанавливать ли заново на том же месте укрепление и город или подыскать для них более удобное место. После обсуждений на военном совете Петр принял решение заложить новую крепость на острове, расположенном ближе к невскому устью. Выбор пал на остров Янисаари — Заячий, и Ниеншанц был срыт, чтобы не попал в неприятельские руки. Первые разрушения были произведены непосредственно после его завоевания, последующие — в 1709 г. после Полтавской битвы, победа в которой убедила Петра в военном превосходстве России над Швецией. Командор Юст Юль, пребывавший в 1709–1711 гг. датским посланником при дворе Петра, собственными глазами видел, как под валы Ниеншанца были заложены два ящика с порохом. Грохот взрыва был столь силен, что лед на Неве потрескался и земля содрогнулась, «как от землетрясения».

Так началась глава русской истории, неразрывно связанная с царем Петром Великим и созданным им городом — Санкт-Петербургом.

ГОРОД ПЕТРА

Императорский город С.-Петербург

На протяжении всего XVIII столетия была жива мечта шведов об отвоевании областей, потерянных и отошедших к России в годы Северной войны. Шведские короли дважды силой оружия пытались претворить эту мечту в жизнь. Но наступательные войны, начатые Фредриком I в 1741 г. и Густавом III в 1788-м, не привели к желаемому результату; мечта осталась мечтой, а по Абоскому мирному договору 1743 г. шведско-русская граница отодвинулась еще дальше на запад.

Эпоха шведского великодержавия навсегда канула в прошлое, но в народном сознании, как и в поэзии, память о ней сохранялась долго. Поэтом, точнее всего выразившим боль от утраты восточных территорий государства, для старших поколений шведов стал Эсайас Тегнёр. В поэме «Свеа» (с подзаголовком «Pro patria» — «К Отечеству»), принесшей ему в 1811 г. высшую премию Шведской академии, поэт высказал горечь потери уступленной двумя годами ранее Финляндии, но более давнее поражение, понесенное Карлом XII, вибрирует в стихах, как резонатор.

Поэма воспринималась настолько оскорбительной для России (улучшения отношений с которой желала Швеция), что Академия сочла необходимым попросить поэта изменить в тексте то, что «нашла заслуживающим изменения», прежде чем премия может быть присуждена. Что Тегнёр и сделал.

Петр Великий и в физическом отношении был гигантом, его рост составлял 204 см. После его кончины, последовавшей в 1725 г., Бартоломео Карло Растрелли изготовил восковую фигуру царя в натуральную величину. Именно этим «мастерски выполненным из воска изображением» восхищался король Густав III при своем визите в Петербург в 1777 г.

В России популярное изображение событий в еще большей степени увековечено стихотворцами, и прежде всего Александром Пушкиным, который в поэме «Медный всадник» (1833) отразил собственное восхищение Петром и его подвигами. Основание Петербурга показано здесь как деяние одного человека: