Читать книгу "Повседневная жизнь паломников в Мекке - Слиман Зегидур"

Нити истории тянутся и соединяют отпадение Мекки от халифата Омейядов при антихалифе Ибн аз-Зубайре[15] в 683 году с бойней, омрачившей хадж в 1987 году. Цепь трагедий. Диссиденты сплачивались в группы в тени Каабы, под ее стенами зрели заговоры, возникали и распадались королевства, но единственным правителем оставался и остается Бог.

Разногласия на политической и религиозной почве, век за веком наслаивающиеся на историю ислама, вытекают из внутренних недостатков уммы: отсутствия единого толкования священных текстов и отсутствия нормативной власти, способной вывести общие правовые знаменатели. Именно влияние догматических интерпретаций питает, воспламеняет и оживляет ислам. В этом смысле захват Мекки в декабре 1925 года эмиром Неджда Абдель-Азизом ибн Саудом означает для нее начало новой эры, эпоху радикальных изменений.[16] В действительности святой город должен был сверять свои часы с часами имама Абд аль-Ваххаба, пылкого богослова-реформатора XVIII века.[17] Многие памятники религиозной архитектуры были стерты с лица земли, объявленным «языческими» некоторым исламским обрядам был положен конец, курение табака и музыка запрещены. На ислам и Мекку надели маску ваххабизма. Теоретически открытая для всех верующих, стучащих в ее врата во имя Аллаха и Его пророка (не считая «сбившихся с пути» и бахаитов,[18] Мекка тем не менее просыпалась, молилась, занималась торговлей, принимала пищу, читала, прогуливалась и ложилась спать на ваххабитский манер. При этом она терпела у себя представителей исламских религиозных меньшинств — шиитов, друзов[19] и прочих «виновных» при условии, что они откажутся от своих «еретических» практик. Ваххабизм получил вид на жительство в матери городов.

Этот город, где развязываются кровные узы и соединяются души, стал символом предтечи современного арабского национализма, первый манифест которого, опубликованный в начале XX века сирийским арабом Абд ар-Рахманом аль-Кавакиби (1849?—1902),[20] был назван прозвищем Мекки «Умм аль-кура» — «Мать городов». Тогда же появилась целая программа. Во время знаменитого восстания арабов против турок-османов Томас Эдвард Лоуренс Аравийский (1888–1935)[21] нарисовал для предполагаемого государства марки с изображением Мекки, его столицы. Но ни светский национализм сирийца, ни мечты Британии о халифате не имели продолжения. Уставшая от осады тех, кто просил у нее защиты и любви, Мекка душой и телом отдалась последнему из них, Абдель-Азизу ибн Сауду, возродившему династию Саудидов.

Да, мать городов — их родовой бастион, но равным образом и конгресс уммы, ежегодная встреча на «саммите» Земли, саммите мистики и политики.[22] Все избрано Богом, паломники — депутаты на этой ассамблее. Они объединяются в группы преимущественно по национальной принадлежности и размахивают флагами своих стран. Так, иранцы со времени прихода к власти Хомейни[23] митингуют в Мекке: их шествия движутся плотными рядами, несут плакаты, скандируют под руководством имама, человеконенавистнические лозунги… И все это происходит на Святой земле! — отвратительные лозунги… Немного, оказалось, нужно для того, чтобы концентрические круги уммы свернулись в кольцо. Виток за витком, с головокружительной быстротой наматываются друг на друга национализм и панисламизм. Сам Аллах с трудом узнал бы сейчас своих последователей. Потоки слез и ручьи крови — Мекка, театр божественных комедий.

Мекка. Трибуна для одних, сад, зеркало, город-свидетель для других. Рассказы о путешествии в жанре Рихли служат археологическим путеводителем, учебником истории, воспоминанием пережитого — это единственный источник, по которому можно судить, о том, чем когда-то являлась Мекка. И все же вряд ли хотя бы один-единственный памятник древности сумел остаться неизменным в урагане ваххабизма. Путешественники исследовали дом Господа так, как любовник исследует душу и тело своей подруги. Связывая свои истории с географией, они каждый холм превращали в место сражения, каждую скалу — в краеугольный камень, источник духовной силы или в колыбель восстания. Иной взгляд имели путешественники с Запада, рискнувшие с опасностью для жизни прикоснуться к колыбели ислама. Причины, побудившие их затевать это рискованное предприятие, довольно спорны; способы, которыми они обманывали своих мусульманских vis-a-vis, достойны осуждения, но добытые ими сведения и свидетельства чрезвычайно ценны. Свободные от напыщенности рассказов тех, кто совершал хадж, они отличаются простым подходом к предмету изображения и показывают Мекку с неожиданной стороны. И сколько же, оказывается, камней в ее садах…