Читать книгу "Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943 - Трумбулл Хиггинс"

Если коротко, Гитлер высказал совершенно правильную догадку о том, что к 1939 году Франция полностью отказалась от гибельной философии наступления a out-rance[6] 1870 и 1914 годов, причем во время, когда только такая философия могла спасти ее и ее союзников. А в Великобритании неохотное приятие Чемберленом войны воплотилось в его выводе о том, что самое лучшее, на что можно рассчитывать, – это постепенный крах немецкой морали; вопрос о военной победе над лучше вооруженным рейхом не ставился.

Начиная с 3 сентября, дня объявления войны союзниками, Риббентроп начал настаивать на быстром и открытом советском вмешательстве в Польше. Советский министр иностранных дел Молотов осторожно возражал против открытых демонстраций сговора Советов с нацистами, в то время как Польша оставалась невредимой. 6 сентября немецкому послу Шуленбургу пришлось разъяснить Берлину, что общественное мнение в России еще не слишком хорошо понимает пакт с Германией. Существует опасение, что после поражения Польши рейх может повернуть оружие против СССР.

Заявив, что вермахт 8 сентября подошел к Варшаве, германское министерство иностранных дел возобновило давление на Молотова в ответ на вмешательство России в действия на территории якобы умирающего Польского государства. Высказав поспешные поздравления в связи с военными успехами немцев, Молотов 10 сентября продолжил тянуть время, объясняя, что Красная армия рассчитывала на несколько недель до вмешательства, а теперь эти недели сократились до нескольких дней. Немцев еще более разозлило предложение Молотова, что, для того чтобы Советский Союз не выглядел агрессором, правительство собиралось открыто заявить, что войска в Польшу вводятся для защиты украинцев и белорусов в Польше от немецкой угрозы. Нацисты начали понимать, а впоследствии это узнали западные союзники и китайские коммунисты, что Советский Союз не является удобным союзником, будучи de facto или de jure партнером в конфликте.

К 14 сентября Молотов проинформировал немцев о том, что Красная армия достигла состояния готовности раньше, чем предполагалось, и что Советы вскоре войдут в Польшу. На деле два фактора: быстрый крах Польши и перемирие с японцами во Внешней Монголии 16 сентября – подготовили советскую политику к военным операциям на западе. Несмотря на любое давление в будущем, никакие соображения не могли заставить Сталина принять единовременно больше чем одну войну или один фронт. К своему глубокому сожалению в будущем, Гитлер не имел такой же решимости избежать войны на два фронта.

17 сентября, после перемирия с японцами, в соответствии с настойчивыми требованиями немцев, примерно 40 дивизий Красной армии перешли границу Польши. Это было ее первое вторжение на запад после 1920 года. Сталин лично переписал советско-германское коммюнике, информирующее об этом событии, на основании того, что немецкая версия была слишком откровенной – обычное для коммунистов упражнение в крючкотворстве. Советский диктатор также выражал недовольство и сомнение относительно того, уйдут ли немецкие войска из городов, уже занятых ими в пределах выделенной русским зоны Польши после завершения военных операций. Хотя он признавал, что такая ситуация может быть вызвана нежеланием немецких генералов отдавать завоеванную территорию, а не целенаправленной политикой немецкого правительства.

К большой досаде плохо информированного ОКХ и ОКВ, Гитлер быстро приказал немецкой армии уйти из Лемберга (Львова), с дрогобычских нефтяных месторождений и из Брест-Литовска. Теперь не было Тухачевского, который мог бы помешать Сталину, как во время предыдущего вторжения в Польшу в 1920 году. Он, наконец, смог захватить западноукраинскую цитадель Лемберг, хотя ярому антикоммунисту адмиралу Канарису удалось похитить нескольких лидеров украинских националистов прямо из-под носа советского НКВД.

Советское вторжение в Польшу, хотя и запоздавшее с точки зрения Риббентропа, ускорило первую из многочисленных ссор между Гитлером и командованием армии ОКХ. Фюрер приказал захватить Варшаву как можно быстрее, независимо от числа жертв среди военных или гражданского населения, чтобы к подходу Красной армии польская столица находилась в руках немцев. Командование армии предпочитало более медленную осадную операцию против Варшавы, что помогло бы сберечь людей и боеприпасы для Западного фронта. Выразив мнение многих других начальников штабов до и после 1939 года, генерал Гальдер сказал: «Строгое разделение между влиятельными кругами армии и политики оказалось большим недостатком… Верховное командование армии не должно следовать капризам внешней политики».

К 25 сентября Сталиным завладели мысли о советской оккупации этнической, в противоположность de jure, Польши. Он предложил новый обмен территорией с немцами на основании того, что, в то время как раздел территории с польскоговорящим населением может вызвать трения между Германией и Советским Союзом, немецкая сдача большей части Литвы в обмен на оккупацию почти всей этнической Польши уменьшит причины для напряжения между двумя партнерами. Конечно, такой обмен, более или менее навязанный рейху в момент его занятости на Западе, оставлял Германии единственное бремя удерживания в подчинении поляков, одновременно давая Красной армии более сильную и менее уязвимую оборонительную линию в Прибалтике против Германии.

В действительности, когда Риббентроп с большой неохотой прибыл в Москву 27–28 сентября со вторым визитом, он узнал весьма неприятные новости. Русские не только требовали для себя все польские нефтяные месторождения (несмотря на наличие своих собственных ресурсов, причем богатых, в отличие от рейха), но и намечали в ближайшем будущем военную оккупацию избранных латвийских и эстонских баз. Гитлер скрепя сердце принял эти условия, только настоял на выводе этнических немцев Прибалтики в качестве небольшого утешения за полный отказ от этих территорий, столь дорогих тевтонским крестоносцам прошлого.

Гитлер потребовал советской дипломатической поддержки, так же как военной и экономической помощи, чтобы поддержать или мирное наступление, или военное наступление против Запада. 28 сентября в официальном заявлении о решении польского вопроса Германия и Россия объявили, что отныне Великобритания и Франция будут нести ответственность за продолжение конфликта, а правительства СССР и Германии продолжат обсуждение мер, необходимых для прекращения конфликта. Как выяснилось, эта угроза, якобы обращенная к Западу, в будущем обернется против ее создателей в ходе их нелегкого взаимного сотрудничества.

Понятно, что общественное мнение на Западе пребывало в подавленном состоянии, но 1 октября Уинстон Черчилль бодро объявил, что создан, по крайней мере, «Восточный фронт, который Германия не рискнет атаковать». Новый первый лорд адмиралтейства сделал попытку развеять пессимизм, как и тот, что был свойствен американскому послу Джозефу Кеннеди, содержащийся в утверждении, что немцам придется охранять свои завоевания на востоке силами по крайней мере двадцати пяти дивизий. Потребовалось нечто большее, чем показной оптимизм в отношении неявных фронтов на востоке, чтобы защитить союзников на западе, что другие, менее смелые, чем Черчилль, фигуры вскоре осознали.