Читать книгу "Заоблачный Царьград - Владимир Ераносян"

Злоумышленников нетрудно было вычислить по клейму на наконечниках дротиков. Такие ковал в Коростене только кузнец Горыня, отец Домаслава, которому людская молва прочила в невесты саму Малушу – любимицу правителя древлян. Сулицы и стрелы были главными уликами вины Коростеня. Мал бы не отвертелся, а Житомир при поддержке даже небольшого гарнизона варягов установил бы после низложения Мала свою власть над всеми городищами на обоих берегах Ужа.

В повозке на сене с трупами варягов следовал также ведун Деница. Она плелась медленно, ведун не спешил дергать за удила. Поэтому едва подоспела к началу разговора.

Переговорщики остановились друг напротив друга. Начал Олег. Он спешился, чтобы подойти к повозке и сбросить ветошь с трупов своих собратьев.

– Смотри сюда! – гаркнул князь на Мала. – И найди себе оправдание! Чтобы я не отдал тебя своей дружине на растерзание и не разорил этот город, не сжег его дотла, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков!

– Князь, вины древлян в этом нет, – глядя на убитых варягов свысока, не слезая с коня, без сожаления и сохраняя спокойствие, ответствовал Мал. – Ежели кто и замыслил убийство, то одиночка, разбойник, не подвластный закону ни князя, ни Перуна, ни Волоса… Может, и зря ты подумал на нас, но гнев твой суров, и я паду ниц без головы, но не отдам тебе город на поругание безвинно…

– Безвинно? Вон твой сородич из соседнего городища уверен, что ковали оружие именно здесь! – указал князь на знатного древлянина.

– Кто? Тот? – прожег взглядом боярина Мал. – И ты ему веришь? Что ты наплел великому князю, Житомир? – уже обращаясь к боярину, спрашивал Мал. – Что ты знаешь, чего я не ведаю?

– То и знаю, Никитка Мал, что Горыня, кузнец твой, ковал наконечники для сулиц и стрел, что вонзились в дружинников князя! На них его клеймо! Горыня, отец Домаслава, того зверолова, что сватается тебе в родню! – выпалил предатель народа, унизив авторитет Мала пренебрежительным панибратством, словно общался с равным или претендовал на древлянское верховенство сам. – Горыня не просто ковал, а, верно, по твоему научению. Не ты ли подговорил его сына на злодеяние? Не ты ли зуб точишь на варягов, призванных славянами на правление землями нашими, доселе разрозненными, в распрях и в замятнях погрязшими?! Все знают, что ты подбиваешь древлян на смуту, что ты изменник государства нового и великого. Гордыню свою не смирил, не желаешь признать законную власть! Не ты ли жрецов изничтожил за неподчинение воле твоей?!

– Я варягов не звал, мне они ни к чему были, это сущая правда! Но и убийства не замышлял, давно смирившись с властью твоей, княже, и княжича! Дань исправно плачу, Свенельд знает! – не признался Мал. – А если кузнец виноват, то я его сам зарублю при народе, и сына его, коль виновен, я с радостью обезглавлю и в назиданье выставлю на кол. Он мне не кровный, к тому же не верь наговорам и сплетням, мало ли кто возмечтал о Малуше моей! Она достойна княжича, не меньше!

Неуемная гордость Мала вышла наружу и затмила первое впечатление. Князь Олег еле сдерживал ярость. Это стало заметно всем.

Князь выходил из себя оттого, что его и дружину не пропускали в город и что эти звероловы настолько обезумели, что готовы оказывать сопротивление.

Локальная война не входила в его планы. Это был самый большой город в этих землях, с двадцатью тысячами населения. К тому же в соседних городищах, в окрестностях, в лесах, на болотах затаилось значительное количество сочувствующих противникам киевской власти и не повинующихся варягам. Этим лесным людишкам не хватало лишь предводителя.

Восстание можно было подавить в зародыше, сломив дух прямо здесь, в логове бунта, пока древляне не собрались с силами и не начали лесную войну с вылазками, захватами обозов, нападениями на мелкие отряды и посольства, на сборщиков дани и на неукрепленные остроги, присягнувшие на верность.

Князь ощетинился, словно хищник, запрыгнул на коня и, развернувшись к своим ратникам, крикнул:

– Древляне готовы выдать зачинщиков! Они сами на наших глазах казнят этих смердов, а мы посадим их головы на колья коростеньской изгороди!

Дружина одобрительно ответила стуком мечей о щиты.

– Возвращайся, Мал! – бросил князь древлянскому вождю. – Иди и приведи сюда виновных. И еще принеси гривну с каждой сохи, раз ты хвалишься серебром, которого я не видел! И еще! Тридцать крепких юношей для моей рати, годных для обучения ратному делу, без увечий и благоразумных, для похода на Царьград, как сделали уже все городища, кроме древлянских. Кто не сгодится из них для воинской доли, станет рабом! Так что не вздумай откупиться калеками и слабоумными. Вот мое слово! Тогда город свой спасешь! И жизни жителей его сохранишь. Времени у тебя до заката Ярила. А мы разбиваем шатры. Перун и скотий бог Волос пусть будут свидетелями договора. Другого с тобой не будет!

Мал поскакал восвояси. За ним и Добрыня. Они въехали в город одни. Стража спустила канаты, ворота перед ними со скрипом упали, и массивный дубовый засов наглухо их закрыл. Для надежности стража поставила подпорки.

Горыню, отца Домаслава, скрутили в кузнице. Он держался за наковальню, упирался ногами, не понимая, в чем его обвиняют. Сам Мал, их правитель, пришел за ним с вооруженными до зубов соплеменниками. Он угрюмо стоял в сторонке и ждал, пока Горыню свяжут.

– Где твой сын, Горыня, где Домаслав? – спросил он у кузнеца, дрожащего на коленях.

– Что он натворил, негодный?! Что он сделал? Чем прогневал тебя, Мал? Неужто мой сын навлек эту напасть на Коростень? – все еще не понимая, в чем дело, вопил Горыня. В надежде задобрить вождя он молил о пощаде, о том, что их дети влюблены, а также о том, что он выпорет сына, как только тот вернется из леса…

Город волновался. Вооружался, чем мог, вскрывая и выкапывая схроны с мечами, топорами, рогатинами. Но Мал задумал нечто иное, что могло отвести нашествие. Глашатаи созывали людей.

Народ внимал словам Добрыни, сына Мала. Тот вытащил на площадь родовой сундук, на треть заполненный сокровищами самого Никиты Мала:

– Несите все, что есть. Сдайте излишки. Несите посуду из серебра, украшения жен, амулеты из камней драгоценных, несите монеты любой чеканки, что отняли во время лихих благостных времен у наших робких соседей. Нет ныне в них проку! Не зря мы стращали и грабили всех, они оказались тщедушны, предатели все, как один. И трусливые крысы. Они не такие, как мы. Только мы готовы умереть за волю! Но час не настал! Когда будем готовы лучше, тогда и выступим. Сегодня откупимся от варяжских кровопийц! Откупимся! И останемся жить! И будем готовиться к войне! Нам нужно время! Несите! Несите!

Сундук заполнялся. Люди сносили припрятанное на черный день. Он наступил. Для всех один. И они объединились в едином порыве, а мотивом послужила необходимость выживания.

– Куда ты тащишь его, отец?! – бежала вслед за конвоем заплаканная Малуша. – Куда ты тянешь отца Домаслава?!

Мал безмолвствовал, он не знал, что ответить любимой дочери, ведь Горыня был обречен пасть невинной жертвой во благо всего народа. Да и ничего нельзя было изменить. Силы неравны.