Читать книгу "Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн"

Без сомнений, жизнь семьи Хемингуэев изменилась после смерти Эрнеста Холла, но едва ли из-за тех причин, на которых позже настаивал Эрнест. Это правда, что Грейс заняла свое место после смерти отца, однако едва ли перемены, произошедшие с ней, были такими дурными. Она унаследовала немного денег и решила построить новый дом для своей растущей семьи – и обустроить его подходящим и для практики ее мужа, и для ее собственных интересов и профессиональной деятельности. «Годами», как выразился один биограф, Грейс читала об архитектуре, а точнее говоря, о дизайне интерьера, и накопила много идей. Грейс наняла архитектора и выставила дом отца на продажу, а сама с семьей переехала в арендованный дом и вскоре приобрела участок земли на углу Кенилуорт-авеню и Айова-стрит. Строительство дома началось весной 1906 года; в каминный камень были заложены несколько семейных памятных вещей.

Среди биографов Хемингуэя принято обвинять Грейс Хемингуэй – если не в «карьеристском рвении», то в строительстве дома, «который был слишком большим для семьи» и лег бременем на семейные финансы, и это несмотря на отсутствие каких-либо свидетельств, что Хемингуэи когда-нибудь ссорились из-за денег. Нет никаких данных, к примеру, что ради нового дома они наделали долгов. И дом был «слишком большим» ровно настолько, насколько необходимо для семьи с обоими работавшими родителями и шестью детьми, и еще дядей, который постоянно жил с семьей, и одним-двумя слугами, тоже проживавшими в доме. Им были нужны восемь спален, и даже при этом некоторым девочкам приходилось жить по двое в комнате. Скорее всего, вовлеченность Грейс в строительство дома стала для нее возможностью выразить себя творчески и продемонстрировать умение принимать творческие и разумные решения бытовых вопросов. К примеру, кухня была тщательно продумана в соответствии с последними тенденциями; кухонные столы были сделаны выше обычных, ради удобства и Грейс, и Эда, которые были высокого роста. Кладовую упразднили, как пережиток прошлого; продукты питания и кухонная утварь хранились в шкафчиках, которые сами по себе были новинкой. Грейс расширила кухню и включила в нее помещения подвального этажа, где находились встроенные раковины, цементные шкафы для консервированных продуктов и газовая горелка, на которой доктор мог продемонстрировать детям изготовление пуль и, как отметил один наблюдатель, горячий сахар для конфет-тянучек.

Помещения кабинета врача были отделены от гостиной дверью с матовой панелью, на которой был выгравирован фамильный герб Хемингуэев, придуманный Грейс и Эдом. Вдоль приемной тянулись книжные полки с книгами и образцами его таксидермистского мастерства. Телефон занял место на обеденном столе, на тот случай, если пациенты будут вызывать доктора во время обеда. В другом конце гостиной (где был, как описывала Марселина, «чрезвычайно современный» камин) находилась музыкальная комната Грейс, созданная в соответствии с последними акустическими требованиями. Она была в 30 футов в длину и в ширину, а высота потолка была 15 футов, так что здесь можно было построить балкон для зрителей. На радиаторах стояли большие оцинкованные контейнеры с водой, которые, как прочитала Грейс, должны были поддерживать точность настройки рояля «Стейнвей» (еще одно фортепьяно, на котором играли дети, стояло в столовой). На платформе, накрытой ковром, выступали ученики Грейс. На одной стене, где Грейс надеялась в один прекрасный день поставить орган, висел портрет прапрадеда детей, Уильяма Эдварда Миллера, который, как и его отец, любил музыку, но оставил ее в погоне за мирскими благами и в конце жизни он стал веслианским священником.

Несмотря на то что дом Хемингуэев был построен весьма практично и с вниманием к деталям, похоже, что жители Оак-Парка действительно считали дом слишком дорогим для семьи и судачили об этом. Подруга Марселины по детским играм вспоминала, каким огромным казался дом и насколько «нетрадиционно» он был построен. «Было в нем что-то помпезное, – заметила она, – чего они явно не могли себе позволить». Дом высотой в три этажа привлекал внимание всего квартала.

Когда началось строительство дома на Кенилуорт-авеню, Эрнест и Марселина пошли в первый класс в школу Лоуэлл. Оба быстро научились читать. Дом, который арендовала семья, находился рядом с публичной библиотекой Оак-Парка, «Институтом Сковилла». Видимо, у Хемингуэев больше не было няни, а если и была, то все ее внимание было посвящено младшим девочкам, поэтому брат и сестра каждый день после школы шли в «Сковилл», где читали, сидя на маленьких стульях за низкими столами, пока библиотекарь не отправлял их домой в обед. Осенью 1906 года, когда семья наконец переехала в новый дом, двое старших детей перешли в школу Оливера Уэнделла Холмса.

Хемингуэи были заняты не только стройкой в Оак-Парке. Примерно в то же самое время, когда родилась Урсула, к коттеджу на озере Валлун было пристроено крыло с кухней, а позже появилось еще и отдельное здание с тремя спальнями. Росла семья – росли и обязанности детей. Хорошим примером служит день стирки в «Уиндмире». Эд придумал чистящий раствор, которым можно было стирать одежду, белье и постельные принадлежности без необходимости намыливать и тереть ткань. С этим раствором белье кипятили в двух отдельных котлах. Когда котел немного остывал, Эд с одним из детей переносил его, под честное слово, к озеру, где его ждали другие дети, стоя по пояс в воде. Они полоскали белье, Эд помогал им отжать его и отнести и повесить на веревку за домом. Как позже отмечала Марселина, дети могли ходить босиком и надевать один комбинезон, однако накрахмаленные нижние юбки и кружева, не говоря уже об огромном количестве белья и постельных принадлежностей (одних только полотенец!), задавали им много тяжелой работы. Любопытно, что Грейс составила график сменных обязанностей по кухне, так что ей приходилось готовить лишь один раз в восемь дней. В первые два дня заданного периода готовили Грейс и ее третья дочь (Санни), в следующие два – помощница матери (Рут Арнольд) и самая младшая из девочек (Кэрол), потом – Марселина вместе со школьной подругой и в последние два дня – Эд и Эрнест. «Даже в том возрасте я понимала, что все это немного странно, все, что происходило, – вспоминала одна знакомая семьи. – За кухней не было никакого надзора, вообще».

Организация такой большой семьи могла граничить со смешным. Когда дети расходились в толпе, Эд призывал их свистком, имитирующим звуки американской куропатки. Так часто бывало во время поездок в цирк или на ярмарку штата, в Чикагский зоопарк или Полевой музей (Музей естественной истории), открытый в 1893 году, который Хемингуэи очень любили. Детям следовало собраться «мгновенно», как рассказывала Марселина. В «Уиндмире» они учились выживать и спасать свои жизни. Эд выводил лодку на озеро и начинал раскачивать ее до тех пор, пока она не опрокидывалась. Отец объяснял им, что нужно плыть к берегу или залезать на лодку сверху. Он высаживал их в воду полностью одетыми, в глубоком месте, и задавал время, за которое им следовало снять обувь и одежду и доплыть до берега. Дети всерьез соперничали друг с другом.

Хотя дети Хемингуэев не начинали прямого бунта до подросткового возраста, довольно рано им пришлось столкнуться с родительскими ограничениями, сохранившимися, казалось, еще с викторианской эпохи. Детей ужасно злили эти ограничения. Эд, за плечами которого было происхождение из пуританской Новой Англии, воспитание приверженцем евангелиста Дуайта Муди и протестантская строгость Оберлинского колледжа, занимал, когда дело касалось разрешения детям того или иного, жесткую позицию. В 1886 году он вступил в группу под названием «Пояс надежды» и дал обещание, что не будет баловаться «вином, пивом, опьяняющими напитками, табаком и сквернословить». Он выступал против танцев, карточных игр и азартных игр. Грейс, которая в 1893 году кокетливо спрашивала Эда в письме, осуждает ли он посещение театров, была более терпимой, чем ее муж. В доме Эрнеста Холла имелся бильярдный стол, где он учил свою дочь игре, которую многие сочли бы подозрительной с нравственной точки зрения. В первые годы брака муж Грейс перенял от ее отца, вольно или невольно, привычку сидеть вечером с курительной трубкой после ужина, вместе с шурином, дядей Тайли, за закрытыми дверьми в гостиной. Грейс в целом любила игры и одобряла танцы как светские развлечения – которые станут причиной сражений в семье, когда девочки немного повзрослеют.