Читать книгу "Богини советского кино - Федор Раззаков"

— Боже мой, какой вы несчастный! Ну что же вы молчите? Вы что, постоять за себя не можете?

А я постоять за себя могу, но для этого мне необходима убежденность, а тут я все время сомневался, вдруг Герман прав. От съемок я не испытывал никакого удовольствия и радости. Возвращался после каждой съемки опустошенным и не очень-то представлял, что получится на экране. В первые же недели я сильно похудел, и мне ушили гимнастерку и шинель.

Алексей Герман накануне съемок крупных планов говорил мне:

— Юрий Владимирович, поменьше ешьте, у вас крупный план.

В столовой со мной всегда садилась жена Германа (сценаристка Светлана Кармалита. — Ф. Р.) и следила, чтобы я много не ел, а мне есть хотелось…

Спустя год я понял, что обижался на Алексея Германа зря. Увидев на экране эпизоды в поезде, с естественными тенями, бликами, с настоящим паром изо рта, с подлинным качанием вагона, я понял, что именно эта атмосфера помогла и нам, актерам, играть достоверно и правдиво…»

Вспоминает А. Герман: «Ненависть ко мне группы была беспредельная… Ванны нет, помыться негде, сортиры такие, что лучше не вспоминать, холод пронзительный — вагон я нарочно выстудил, иначе не избежать фальши в актерской игре. Вместо одного мальчика, с которым была в кадре Гурченко, их понадобилось пятеро: дети ночью сниматься не могли, быстро уставали, нужно было их менять…

Помню, какое ликование было в группе, когда меня оплевал верблюд. Я по его глазам уже видел, что он полон враждебных чувств и готовит какую-то гадость, но думал, что верблюд плюется вперед, и поэтому уходил от него вбок, а он как раз вбок и плюется. Так он меня достал: поднял губу и обдал с головы до ног зеленой зловонной пеной. Прервать съемку я не мог, потому что велась она на переезде, который специально для нас освободили всего на полчаса, поэтому, смердя, как навозная куча, продолжал репетировать, а потом попросил всех в вагоне спрятаться в своих купе, пока я пробегу к себе, чтобы переодеться. Одежду еле потом отстирал…»

В Ташкенте группа пробыла до 1 апреля, после чего отправилась в Калининград. Однако Гурченко туда не поехала — она тогда снималась в двух других фильмах: социально-криминальной драме «Преступление» (Люба) и телевизионном мюзикле «Небесные ласточки» (прима-актриса Карина).

Осенью Гурченко вновь включилась в работу над «Двадцатью днями…» — снимали в павильонах «Ленфильма». Закончили работу над фильмом в марте 1976 года. Однако до выхода ленты еще целый год (ее долго принимали в Госкино), а пока на экраны страны выходит другой фильм с участием Гурченко, где у нее опять же главная роль. Речь идет о комедии «Шаг навстречу», где героиня нашего рассказа сыграла роль одинокой женщины Валентины Степановны, в которую оказывается влюблен мужчина, случайно увидевший ее в магазине. Весь фильм он ищет свою Незнакомку, не подозревая о том, что она живет… за стенкой в его же доме. Роль влюбленного играл Николай Волков-старший.

«Шаг навстречу» вышел на широкий экран 26 апреля 1976 года. Гурченко тогда снималась в очередном фильме — советско-румынском мюзикле «Мама», где исполняла роль Козы, у которой Волк украл козлят. Кстати, фильм снимала румынская женщина-режиссер Элизабет Бостан.

Съемки фильма начались в конце марта 76-го и благополучно шли к своему экватору — через десять дней съемочной группе предстояло закончить работу в Советском Союзе и выехать в Румынию для продолжения съемок. Как вдруг буквально на последних «советских» эпизодах случилось ЧП — Гурченко сломала ногу. Вернее, ей помогли это сделать.

Все произошло в самом начале съемок. В тот злополучный день снимали эпизод на льду с участием Козы и Медведя (в этой роли снимался знаменитый клоун Олег Попов). Поскольку Гурченко плохо каталась на коньках, она заранее предупредила Попова и всех остальных участников съемок об этом нюансе. Но эти слова, как выяснилось, в сознании Попова плохо отложились. Спустя несколько минут после команды «Мотор!» он настолько увлекся съемками, что не заметил впереди себя Гурченко и на предельной скорости врезался в нее. Актриса рухнула на лед, а ее партнер упал сверху. В ноге Гурченко что-то хрустнуло. От дикой боли актриса на какое-то время даже потеряла сознание. Тут же вызвали «Скорую помощь», которая увезла пострадавшую в Институт травматологии. Там врачи установили неутешительный диагноз: закрытый перелом двух костей голени правой ноги. Актрисе грозила инвалидность. К счастью, она окажется не таким человеком, чтобы впадать в панику и уже спустя два месяца не только встанет на ноги, но и продолжит съемки в «Маме». Однако роль в другом фильме — «Неоконченная пьеса для механического пианино» Никиты Михалкова актриса безвозвратно потеряет. Впрочем, в одном из его фильмов она в итоге все равно снимется, а также два раза сыграет его экранную возлюбленную: в «Сибириаде» (1980) и в «Вокзале для двоих» (1983).

Гурченко и Михалков играли в «Сибириаде» людей, которые в юности были влюблены друг в друга, но война разлучила их на долгие годы. Только в 50-е годы герой Михалкова (Алексей Устюжанин) приезжает в родные края и застает там свою бывшую возлюбленную (Тая), которая по-прежнему одинока. И между бывшими влюбленными вновь возникают чувства друг к другу.

Съемки эпизодов с участием наших героев проходили в июле 1977 года под Калинином. 24 июля прошло освоение объекта «село Елань», после чего на следующий день начались съемки. Снимали встречу Алексея Устюжанина с Таей. Гурченко только что оправилась от страшной травмы, полученной год назад на съемках фильма «Мама» (после полученного там перелома ей вставили в ногу титановую пластину с шестью шурупами), и в картине это был ее первый съемочный день. До этого она успела сняться еще в двух фильмах, но везде играла либо в гипсе, либо опираясь на что-то (в «Обратной связи» Гурченко только сидела или стояла на здоровой ноге, во «Второй попытке Виктора Крохина» опиралась на стол). В «Сибириаде» ей предстояло впервые ходить.

Вспоминает Л. Гурченко: «Нога болит нестерпимо. А мне сейчас нужно быть победоносной, эксцентричной, разбитной и завлекательной. Мой партнер (Михалков) моложе меня на десять лет. Я его еще юношей видела на экране, а мне тогда было двадцать семь лет. Теперь ему тридцать, он сильный, красивый, здоровый. Нам сейчас предстоит дуэль-состязание, мы должны вот-вот сойтись в сцене и подняться на самую высокую ноту, попасть в „жанр“.

Нет сил ничего доказывать, нет желания. Такая разбитая, хочется скорее лечь. Сколько можно доказывать? На пробе доказываешь, на репетиции, на концерте, в интервью, в жизни — все доказываешь, доказываешь, доказываешь. Ну нет же сил… Что делать, как уйти от неминуемой сцены?

Стою за домом. Меня никто не видит. Отсюда я пойду на камеру, навстречу роли, партнеру, людям, которые мне потом станут родными, навстречу режиссеру… Ой, ну не могу… ну нет же сил…

— Ты прекрасна, ты самая красивая. Ты все можешь, все. Не думай об этом, пусть твоя героиня хромает. Это даже интересно. За двадцать лет с человеком бог знает что может произойти, а тем более с ней (Алексей и Тая расстались двадцать лет назад: он ушел на фронт и в родные края возвращаться не торопился, а она все это время его ждала. — Ф.Р. ). Ты моложе выглядишь, чем он. Посмотри, у него уже и складки у рта, и лоб… Ты не бойся, дави его. Возьми его и задави — ты же актриса! Раскрепостись, делай что хочешь. Захочешь закружиться — кружись, отвернись от камеры, смотри в камеру — что хочешь. Для этой сцены мне пленки не жалко. Ну, дорогая моя, помни, что ты самая прекрасная, самая красивая… Ну давай, милая моя, красавица моя… Я тебе доверяю полностью — делай что хочешь, в любую сторону, — говорил, отходя все дальше и дальше, режиссер.