Читать книгу "Людовик XIV. Личная жизнь "короля-солнце" - Елена Прокофьева"

От отца, испанского короля Филиппа III, Анна унаследовала высокий рост, точеный нос с горбинкой и большие, чуть навыкате, ярко-голубые глаза.

А в общем-то, она была красивой девочкой, а с возрастом превратилась в еще более красивую женщину. Все современники — даже те, у кого не было причин льстить — отмечали ее высокий рост, царственную осанку, великолепную фигуру, соблазнительную полноту груди и плеч, необыкновенной красоты руки. Но особенно много комплиментов Анна Австрийская получала благодаря своей коже. Некоторые даже говорили, что кожа ее так прозрачна, что, когда королева пьет красное вино, видно, как оно течет в горле… Сейчас этот комплимент кажется сомнительным и даже не слишком аппетитным. Но тогда нежность кожи была признаком бесспорно аристократического происхождения — вспомнить хотя бы «Принцессу на горошине»! — только у настоящих принцесс кожа так нежна, что они чувствуют горошину сквозь двенадцать тюфяков и двенадцать перин! Кожа Анны Австрийской была так чувствительна, что прикосновение обыкновенного полотна вызывало на ней раздражение. Она не признавала иного нательного и постельного белья, кроме батистового. Простыни, которые делались на заказ для Анны Австрийской, были так тонки, что каждую можно было протянуть сквозь кольцо. Кардинал Мазарини, ее возлюбленный и тайный супруг, сказал как-то раз: «Если Вы, сударыня, попадете в ад, то вместо обещаемых всем грешникам мучений для Вас достаточно будет стлать на постель парусинные простыни!» Анна сочла эту шутку изысканной и милой…

Анна Австрийская любила комфорт и роскошь.

Казалось бы — кто их не любит? Но у этой королевы вкусы отличались особенной изысканностью.

Самой большой ее страстью — после тонкого белья — были благовония: Анна их коллекционировала, и парфюмеры старались превзойти друг друга, дабы снискать милость королевы Франции, а купцы и побывавшие в дальних странах дворяне считали обязательным привезти королеве какую-нибудь благоуханную диковинку: ароматические курения, сандаловые фигурки или шарики из овечьей шерсти, пропитанные душистыми маслами, — их арабские женщины носят в драгоценных флакончиках-ароматницах на груди, они сохраняют свои свойства по многу лет.

Еще Анна обожала душистые цветы, и для нее одной было разбито несколько оранжерей — она желала каждое утро видеть свежий букет в своем будуаре!

Единственно — она не выносила запах розы. Настолько, что, даже видя розу на картине, теряла сознание от одной мысли о ее запахе. В современной психиатрии это явление называется «идиосинкразией» и считается болезнью. Впрочем, даже болезнь у Анны Австрийской — причиной которой наверняка были несколько столетий родственных браков между Габсбургами! — изысканная: идиосинкразия к розам — что может быть романтичнее…

Два с половиной столетия спустя сын писателя, обессмертившего Анну Австрийскую, — Александр Дюма-сын — обессмертит ее болезнь: в «Даме с камелиями» прекрасная Маргарита Готье не выносит запаха роз.

В августе 1612 года, сразу после того, как Анне исполнилось одиннадцать лет, ее отец подписал брачный контракт с Марией Медичи, французской королевой-регентшей: прелестная маленькая принцесса была предназначена в жены своему ровеснику — французскому королю Людовику XIII.

Свадьба состоялась три года спустя.

Анна была девочкой веселой и беспечной — поездка во Францию представлялась ей чудесной прогулкой.

Но Людовик — замкнутый, угрюмый, неуверенный в себе подросток — боялся предстоящей свадьбы.

Дело в том, что Мария Медичи поручила де Люиню, известному при дворе своим распутством, объяснить Людовику суть супружеских взаимоотношений… И сделанные им открытия глубоко потрясли юного короля. С тоской Людовик говорил: «Я ее совсем не знаю, без меня ее выбрали мне в супруги, и какова она ни есть — уродлива или красива, — я все равно должен буду уложить ее в свою постель и целовать, обнимать и любить до конца жизни… Разве это справедливо?» Он очень боялся, что испанская инфанта окажется некрасивой. Он, конечно, получил портрет, но понимал, что придворные живописцы чаще всего льстят венценосным моделям. А увидеть невесту он мог только в день свадьбы.

Люинь был наслышан о красоте Анны Австрийской и предложил королю развеять его страхи единственным возможным способом — тайком посмотреть на инфанту. Король согласился, и друзья отправились в Кастр, где кортеж инфанты остановился на отдых. Из окна гостиницы им удалось увидеть, как Анна садится в карету, но это был лишь краткий миг — король почти не разглядел свою нареченную. Кортеж инфанты тронулся в путь, а потому король сел в собственный экипаж и приказал догнать испанцев. Когда чужая карета на полном скаку поравнялась с каретой, в которой ехала инфанта, девочка выглянула, чтобы как следует разглядеть наглеца. И Людовик, пораженный ее красотой и смущенный собственной отвагой (немыслимой прежде для сына властной Марии Медичи), крикнул ей: «Я — король инкогнито!» Тем же вечером Анна и Людовик познакомились во дворце епископа Бордо. Они понравились друг другу, и король очень мило ухаживал за своей невестой. Казалось, он наконец осмелел и даже заинтересовался этой очаровательной девочкой.

Свадьба состоялась 25 ноября. Венчание закончилось в пять часов пополудни, день был изнурительно-жаркий, и даже свадебный пир — вопреки традиции — отменили. Усталые новобрачные поцеловали друг друга — и отправились каждый в свою опочивальню, где тут же заснули крепким детским сном.

Но Мария Медичи считала, что Людовик непременно должен исполнить свой супружеский долг в первую же ночь. Она сама разбудила юношу и сказала: «Сын мой, обряд венчания — это всего лишь прелюдия к бракосочетанию. Вы должны отправиться к королеве, вашей супруге. Она ждет вас…»

Людовик привык во всем подчиняться матери, поэтому покорно ответил: «Мадам, я только ждал вашего приказания. Я пойду к жене вместе с вами, если вам так угодно».

Накинув халат и сунув ноги в домашние туфли, он направился в опочивальню Анны.

Следом за ним туда вошли Мария Медичи, две кормилицы, гувернер короля господин Сувре, лейб-медик Эроар, маркиз де Рамбуйе, хранитель королевского гардероба с обнаженной шпагой в руке, старший камердинер Беренгьен с подсвечником, граф де Гиз, граф де Граммон и еще несколько придворных.

Анна Австрийская, вопреки утверждениям свекрови, вовсе не ждала супруга, а крепко спала, и была изумлена и даже испугана, когда увидела всю эту процессию, входящую в ее покои.

«Дочь моя, я привела к вам короля — вашего супруга. Прошу вас: примите его и любите!» — громогласно произнесла Мария Медичи.

И Анна, покраснев от смущения, пробормотала по-испански: «У меня нет иного желания, мадам, как только повиноваться Его Величеству, моему супругу, и угождать ему во всем».

К счастью, здесь же находились несколько камеристок и придворных дам, выбранных Филиппом III для своей дочери из числа испанок, знавших французский язык. Они перевели слова юной королевы.

В присутствии множества свидетелей король сбросил халат и лег рядом с женой. Оба они выглядели смущенными и несчастными. Мария Медичи подошла к ложу и тихо произнесла несколько фраз. Что именно она сказала — неизвестно. Но, видимо, давала некие советы, называя при этом все своими именами… Потому что, пока она говорила, Анна Австрийская покраснела как маков цвет, а Людовик стал бледнее подушки.