Читать книгу "Николай и Александра - Роберт К. Масси"

К тому времени, как фрегат достиг берегов Египта, путешественники подружились, и настроение у Николая значительно улучшилось. На Ниле они перешли на яхту египетского хедива и совершили плавание вверх по реке. Изнемогая от жары, цесаревич разглядывал однообразные селения и кущи пальм, выстроившиеся вдоль берега. Останавливаясь в прибрежных городах, молодые русские аристократы заинтересовались искусством местных танцовщиц.

«Ничего особенного», – записал наследник после первого представления. Но на следующий вечер появилась такая запись: «Этот раз было лучше. Они разделись и выделывали всякие штуки». Путешественники поднялись на две пирамиды, ели, как арабы, руками, катались на верблюдах. Яхта поднялась до Ассуанских порогов. Цесаревич наблюдал, как в бурной пенящейся воде купаются египетские мальчишки.

В Индии князья Барятинский и Ухтомский убили по тигру; наследник, к его большому сожалению, остался без трофея. Стояла невыносимая жара, и цесаревич стал раздражителен. В письме из Дели он жаловался матери: «Несносно быть снова окруженным англичанами и всюду видеть красные мундиры». Мария Феодоровна поспешила ответить: «Хочется верить, что ты учтив со всеми англичанами, которые так стараются для тебя, устраивают приемы, приглашают на охоту и т. д. Прекрасно понимаю, что балы и прочие официальные мероприятия не очень-то увлекательны, особенно в такую жару, но ты должен понимать, твое положение обязывает. Надо позабыть о собственных неудобствах, быть вдвойне учтивым и любезным и, самое главное, никогда не подавать виду, что тебе скучно. Ты ведь сделаешь так, не правда ли, мой милый Ники? Во время балов ты должен больше танцевать и меньше курить в саду с офицерами, хотя это тебе больше по душе. Этого просто нельзя делать, дорогой, я знаю, все это ты превосходно понимаешь; единственное мое желание в том, чтобы никто не сказал о тебе ничего дурного, чтобы ты повсюду производил хорошее впечатление».

В Индии Георгий Александрович страдал от жары. Кашель усилился, бедного юношу постоянно била лихорадка. К огромному его разочарованию, родители приказали ему прервать путешествие. Когда фрегат «Память Азова» покинул Бомбей, Георгий Александрович поднялся на борт взявшего курс в противоположном направлении миноносца, чтобы вернуться к прежней спокойной жизни на Кавказе.

Продолжая путешествие, Николай Александрович делал остановки в Коломбо, Сингапуре, Батавии и Бангкоке, где нанес визит королю Сиама. Оттуда отправился в Сайгон и Гонконг, а когда в токийских парках зацвели вишни, прибыл в Японию, где посетил Нагасаки и Киото. Когда он гулял по улицам города Отсу, путешествие его – да и жизнь – едва не оборвались. С мечом в руках на него неожиданно кинулся японский полицейский. Клинок, нацеленный в голову, лишь скользнул по лбу, и из раны брызнула кровь. Злодей взмахнул мечом во второй раз, но греческий принц Георгий отбил удар тростью. Причины, побудившие японца напасть на цесаревича, так и не были окончательно установлены. Ничего не мог объяснить и сам Николай Александрович. На всю жизнь у него остался шрам, и временами он страдал от головных болей. По мнению одних, нападение было совершено религиозным фанатиком, взбешенным якобы непочтительным поведением Николая Александровича и его спутников при посещении японского храма. Другие приписали его ревности некоего самурая, жена которого приглянулась цесаревичу. Этим эпизодом путешествие и завершилось: царь телеграфировал сыну, требуя немедленного возвращения.

После того эпизода Николай невзлюбил Японию и чаще всего называл японцев макаками. Запись в его дневнике гласит: «Принял шведского посланника и японскую „макашку“ – „поверенного в делах“, который привез мне письмо, портрет и старинные доспехи, подаренные мне Ее величеством (японской императрицей)».

Возвращаясь домой, цесаревич остановился во Владивостоке, где прожил достаточно долго и участвовал в закладке Владивостокского вокзала в самой крайней точке Великого Сибирского пути. Владивосток представился ему заброшенным провинциальным городком с грязными, немощеными улицами, открытыми канализационными канавами, бревенчатыми домами, фанзами, населенными китайцами и корейцами. 31 мая 1892 года, несмотря на холодную, ветреную погоду, цесаревич присутствовал на молебне, состоявшемся под открытым небом. Наполнив тачку грунтом, Николай Александрович провез ее на расстояние нескольких десятков метров и опрокинул на насыпь будущей железной дороги. Вскоре после этого, взяв в руки кельму, уложил первый камень здания вокзала[9].

Вернувшись в Санкт-Петербург, цесаревич возобновил встречи с Кшесинской. Сначала влюбленные встречались на набережной Невы в карете. Затем наследник стал бывать в доме отца Матильды. Обычно он появлялся в обществе своих молодых двоюродных дядей – великих князей Сергея, Георгия и Александра Михайловичей. Кшесинская угощала гостей отцовским шампанским и слушала грузинские песни. По воскресеньям Матильда посещала скачки, усаживаясь напротив царской ложи, и всякий раз получала букет цветов, который по поручению цесаревича ей вручали его друзья-однополчане.

Привязанность Николая Александровича к Кшесинской крепла. Он подарил ей золотой браслет с крупным сапфиром и двумя большими бриллиантами. На следующее лето, когда Матильда вновь танцевала в Красносельском театре, Николай часто бывал на репетициях, сидел у балерины в артистической уборной, где чувствовал себя уютно, как дома, и подолгу беседовал с ней. После спектакля цесаревич сначала ехал к государю поужинать, а затем возвращался в театр за балериной. Вдвоем в экипаже они совершали прогулки под луной, катались по окрестностям Красного Села. Иногда после таких волнующих кровь прогулок ужинали вместе, и Николай оставался у возлюбленной до рассвета.

В конце лета 1892 года Матильда решила обзавестись собственным домом, где могла бы встречаться с цесаревичем. «Хотя наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают… Отец лишь спросил, отдаю ли я отчет себе в том, что никогда не смогу выйти замуж за наследника и что в скором времени должна буду с ним расстаться. Я ответила, что отлично все сознаю, но что я всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю», – писала впоследствии балерина. Вскоре Кшесинская сняла в Санкт-Петербурге небольшой двухэтажный дом, принадлежавший композитору Римскому-Корсакову.