Читать книгу "Свободная любовь - Ольга Кучкина"

– Ты вспомнила, что говорила твоя подруга?

– Ну да… Ну а дальше мы уже его в Шереметьеве встречали…

– Галя, ты сделала три редакции «Трех сестер». По-моему, это уникальный случай в истории театра. Почему? Ты меняешься, и меняется твое миропонимание и понимание Чехова?

– Начнем с того, что Чехов – самый мой любимый писатель. Видимо, исходя из того, что человеческие отношения – главное в моей жизни. Я вызываю жуткое раздражение у многих, когда останавливаюсь с какой-нибудь бабушкой и с ней разговариваю час…

– У тебя такое любопытство к человеку?

– Не любопытство – другое слово. Необходимость какая-то внутренняя. Не к каждому же я подойду. Но такие люди были, и я их никогда не забуду. Бабушку не забуду во Владимире, в храме. Холодно, страшный ветер, семь утра, мы только приехали, у нас вечером концерт, пошли, пока никого не было, в этот храм. Обошли его. И сидела бабка, прижавшись к стене, смотрела вверх. Такой знаковый персонаж. Не могла я мимо пройти. Остановилась. Я не буду весь разговор пересказывать, это было давно. Женя Евтушенко – я как-то при нем про эту бабку рассказала – попросил разрешения использовать ее в стихах. Естественно, я разрешила.

– Ты стала ее расспрашивать?

– Я остановилась и говорю: бабушка, а почему вы тут сидите? Потом поняла, что мое «вы» неуместно. Она так смиренно сидела, а были голодные годы, а у нее рефреном: сейчас хорошо-о-о. Она на «о» говорила, владимирский говорок. «Сейчас хорошо-о-о, сейчас вижу, что передо мной женщина, а год назад я не знала, кто, пятно, а не вижу». Я говорю: бабушка, а зачем так рано приехали-то? «А хорошо-о-о, меня довезли на грузовике, мне далече пешком, это я раньше ходила, а сейчас…». Я попыталась ей предложить деньги, чтобы она пошла поела, попила чего-нибудь горячего, а она: «Да нет, дочк, я не пойду, мне хорошо-о-о». Все было хорошо. Удивительная старуха. Сколько лет прошло, а у меня ее крупный план перед глазами. И эта ее интонация. Судьба человека, характер, время. Сейчас нищие не вызывают такой жалости. Как одна озорная бабка сказала мне в окно машины «госпожа Волчек», а я ей сказала: передайте вашему режиссеру, что он плохо работает, потому что я вас тут все время вижу в одной позе и понимаю, что вы телевизор смотрите. Или один таджикский мальчик подбежал: тетя, дай денег мне покушать. Я полезла в сумку, а водитель окно закрыл: вы что, у него все сейчас отнимут. На следующий день я не поленилась, купила батон, сырки глазированные, бутылку молока. На углу Сретенки это было. Окно открыла, мальчишка подлетел, я не успела даже сырки протянуть, только бутылку. Хорошо, что он этой бутылкой меня по голове не огрел. Обратно мне ее засандалил и сказал: деньги!.. А года два назад около Лесной, зима, и бабушка вот так стоит, подпирает угол. Водитель довольно быстро ехал, и она у меня так промелькнула. Я ему сказала: стой. Он остановился. Я говорю: назад подай. Он подал, я вышла. Учительница музыки. Одна осталась. Не хватает на жизнь… Я к тому говорю, что это для меня самая большая ценность, самая большая коллекция, это то, из чего я черпаю, что я ценю и люблю.

– А Чехов?

– А Чехов – вершина драматургии, и все через него выражается. Если посчитать, сколько раз я ставила «Три сестры» в разных странах, не только у себя – в Чехословакии, в Финляндии, в Венгрии… «Вишневый сад» тоже… Все абсолютно разное. Вплоть до того, что в «Вишневом саде», который я делала в самой известной театральной школе в Нью-Йоркском университете, а декан мне письмом сообщил, что будет восемнадцать артистов и среди них двое черных, я, поразмыслив, поняла, что Лопахин у меня будет черный…

– Почему? Новый Барак Обама?

– Барака Обамы тогда еще не было, а спектакль полностью отвечал на этот вопрос – почему. Потому что когда этот парень выходил на авансцену и говорил: вы нас не пускали дальше передней, – была мертвая тишина в зале… Какая-то вторая реальность открывалась. И Варя была черная. Она же не родная дочка… А «Три сестры» – ты сама сказала за меня, почему я возвращаюсь. Меняюсь я, меняется жизнь за окном, меняется человеческая психология, люди становятся более жесткими. Как я объясняю – меньше лирических нот остается внутри. Всегда я искала Ирину, такую прозрачную, понимаешь, и это был романтический взгляд на вещи, иллюзии какие-то. Я меняла Ирин не потому, что они старели, – мне нужна была Ирина в новой редакции, в зависимости от того, что я проживаю в данную минуту…

– А эта – какая редакция?

– Пришла девочка… Я обратилась во все училища с просьбой прислать всех девочек, которые, с точки зрения педагогов, могут претендовать на роль Ирины. Хорошие девочки, но ни на одной я не могла остановиться. И вдруг влетает девчонка, толстая, с попой такой, с круглым лицом, совершенно шальная. И говорит: я знаю, Галина Борисовна, что вы ищете актрису на роль Ирины, вы меня только посмотрите, больше ничего. Что-то меня кольнуло в ее монологе, и я как провокацию: ну давай сразу, готова истерику в третьем акте?.. И она выдала такое!.. Я говорю: а теперь покажи мне первый акт, маленький кусочек. У нее ни диплома, ничего еще не было. Я говорю: я беру тебя, только к премьере ты должна похудеть на пять кило. Она похудела на пять кило. К Франции, я сказала, похудеть еще на пять кило. А она, бедненькая, в больницу попала, ветрянка и осложнение, и похудела сама собой. Сейчас вообще…

– У тебя первые актрисы были по порядку – Марина Неелова, Лена Яковлева, Чулпан Хаматова… теперь эта девочка Вика Романенко. Или вот Гармаш. Ты влюбляешься в каждого нового или выращиваешь их для себя?

– Безусловно, выращиваю. Пришла Марина Александрова. С таким, я бы сказала, бэкграундом, не жутким, но «звезды». Она шла сюда долго. Мне приносили газеты, где она говорила в своих интервью, что хочет работать только в «Современнике». Сломалась я на пятом интервью. Не потому лишь, что поверила в ее абсолютную искренность, а совпало с тем, что она мне была нужна. Беременная была Оля Дроздова, и надо было вводить новую актрису в «Крутой маршрут». Вместо Чулпан Хаматовой, которая очень сильно занята на стороне, нужен был ввод в «Три товарища». Пришла Марина, которая настолько серьезно себя проявила как человек, жаждущий получить профессию, а не только аплодисменты, что покорила этим многих и многих. А у нас, чтобы дождаться похвал от партнеров и партнерш – это надо очень сильно постараться. И когда Марина Неелова горой встает за партнершу Марину Александрову – дорогого стоит. Сегодня это редчайшее поведение для артистки со «звездным» прошлым. И когда я ее назначила на Наташу в «Трех сестрах», вместе с еще одной хорошей молодой артисткой Леной Плаксиной, это было осознанное мое видение сегодняшней Наташи. Сегодня большинство этих Наташ, девушек с модельной внешностью, живет на Рублевке. И Марина смело и решительно пошла на этот эксперимент. Резкий, да. Так же и в «Горе от ума» – она очень небанальная Софья. Вообще я считаю, у нас сегодня уникальная молодая группа.

– Галь, ты человек очень деятельный, живешь в активном режиме, в сумасшедшем ритме. А бывают моменты глубокого одиночества? О чем ты тогда думаешь?

– Ну, думаю я не только в глубоком одиночестве. Я когда-то говорила, одиночество – это не обязательно одной в комнате остаться, когда тебя жизнь в очередной раз ударила. Одиночество можно и в самом веселом обществе испытать, среди людей. О чем думаю?.. Знаешь, счетчик этот режиссерский, он работает у режиссера постоянно.