Читать книгу "Тяжелый путь к сердцу через желудок - Маша Трауб"

— Финны. Сорок четвертый. Сто двадцать.

Первой не выдерживает Наташа — словно по фальстарту бросается с места и хватает «финнов за сто двадцать». Молниеносно она срывает с себя свитер и юбку, и платье уже на ней.

Мы молчим — первое слово за Марьяной.

— Сносно, — важно бросает она.

И тут подхватываемся мы. Инеска хвалит отчаянно, Ольга сдержанно, я — справедливо. Платье сидит хорошо, да и цвет Наташе вполне.

Наташа, красная от волнения, садится на место и прижимает платье к себе.

Далее Хозяйка Медной горы выуживает три водолазки разных цветов и также бросает их веером на диван.

— Польша. Хлопок с эластиком. Сорок восьмой. Хотя… Все тянется. Тридцатка.

Водолазки красная, зеленая и серая.

Мой цвет — зеленый. Надо рвать с места, а я замешкалась: «право первой ночи» у Инески, и она тоже обожает травяные тона. Не то чтобы я так благородна. Просто издержки воспитания и страх — буду наглеть, в другой раз не позовут.

Инеска берет, разумеется, зеленую, и у меня начинает ныть сердце. Она натягивает водолазку, крутится перед зеркалом и говорит «нет». У меня вырывается вздох облегчения. По-моему, слишком громко.

— Надень, — кивает Инеска.

— Да ну, — делано равнодушно отвечаю я. — И так все понятно. Моя.

На всякий случай я хватаю «мою» вещицу и прижимаю к груди. Ольга берет красную со словами:

— Ну я же блондинка.

Наташа мнет в руках серую и раздумывает — торопиться на стоит. А вдруг в Марьянином бауле найдется что-нибудь поинтереснее.

Следующий лот — юбка. Серый твид, кожаный ремешок. И в пир, и в мир.

— Хорошо к водолазке, — разглядывает юбку Инеска.

Ольга раздумывает, а я хватаю твид и кладу на колени. Кто не успел, тот опоздал, как поется в песне.

Ольга делает вялую гримасу и отворачивается от меня.

Может быть, я поторопилась? Хапаю все подряд, а девки думают! Ладно, потише. Поспокойнее. Подостойнее. А нервы сдают.

Прикидываю: юбка плюс водолазка — уже восемьдесят пять. Разбежалась, милая!

Дальше был синий пиджак из джерси с золотыми пуговицами типа моряцкого. Взяла Инеска.

Блузку с кружевом «учительница первая моя» не взял никто. Марьяна обиделась и сказала, что мы — дуры.

Потом джинсы — Венгрия, ничего особенного. И потом — цена! Мама дорогая! А куда в них? На работу не пойдешь, мы давно не девочки. Да и еще Венгрия! Джинсы взяла Ольга — для пикников, как она сказала.

При слове «пикники» мы переглянулись. Туда можно и в трениках, и в старых брюках.

Куртка из замши. Куртка из замши! Боже мой — куртка из замши! Мышиного цвета, с пояском и кнопками! С двумя карманами на молнии!

— Двести, — небрежно бросила Марьяна и слегка покраснела.

Мы замолчали, не решаясь взять это в руки.

Двести — зарплата моего мужа. А он получает неплохо. У меня же есть совесть. У меня есть совесть? Или нет? Вот я не знаю. Честно. А здравый смысл? Вот его-то точно нет! Я почему-то радуюсь этому заключению и медленно надеваю это.

— А ты примерь с водолазкой и юбкой, — советует Инеска.

Ольга хмыкает. Наташа сосредоточенно грызет ноготь. Сеню по-прежнему не видно из-за газеты. По-моему, он даже не переворачивает листы. Может, спит?

Я — принцесса! Нет! Я — королева. Английские королевы ведь носят твид? И хлопок тоже. И замшей не брезгуют! Уверена просто.

Да лучше я английской королевы в миллион раз! Почему? Потому что я — советская женщина, получающая сто двадцать рублей в месяц. И муж у меня инженер, а не директор овощной базы. И квартира у меня кооперативная — пятнадцать рублей ежемесячный взнос плюс телефон и электричество.

Мама дорогая! У меня же кооперативная квартира! И долг за два месяца!

Как я могла забыть!

Я — не английская королева. Я — потенциальный пациент клиники для душевнобольных. Мне стыдно. Мне стыдно? А зачем же я меряю это?

Да, и еще у меня дети и мама! И еще у меня нет мозгов. Совсем.

— Беру, — говорю я так тихо, что почти не слышу своего голоса.

Нет, стыд у меня все-таки есть.

От волнения я хочу в туалет и выскакиваю пулей, а когда выхожу, путь мне перегораживает Ольга.

— Отдай! — хрипло шепчет она.

Я мотаю головой. Ни за что! Не будет этого — теперь уже точно. Вот такие мы, бабы, люди.

— Отдай! Пожалуйста! — повторяет она, и в ее глазах закипают слезы, злые, тоскливые и завистливые.

Я отвожу глаза и снова мотаю головой.

— Понимаешь, — шепчет она, — мне очень надо!

Я пожимаю плечами: ну и что? А кто, собственно, она мне такая? Не подруга и не сестра — так, знакомая. И особой симпатии я к ней не испытываю. И даже осуждаю — три года уводила мужика из семьи. От троих детей, между прочим. Знаем мы таких, видали! Вцепится такая в глотку — не оторвешь! Пиявка. Жена того мужика чуть в петлю не залезла…

Господи! Куда меня понесло! Какая жена, какая петля! Какая пиявка! И какое мне до всего этого дело! Что я несу! Передо мной одинокая и несчастная, далеко не юная женщина. Подруга моей Инески, между прочим. А у Инески не может быть плохих подруг!

Вспоминаю, что Ольга живет с тираншей-мамашей и полудурошным братцем.

Она наклоняется ко мне и обдает меня жарким дыханием:

— Понимаешь, он такой… Модный такой, пижонистый! На тряпки обращает внимание! Ну на хорошо одетых женщин! Он разведенный, понимаешь? И такой замечательный… Это же шанс! И какой! — Ольга качает головой, словно не веря и удивляясь такой удаче. — Он предлагает мне поехать в Вильнюс! А мне совершенно — совершенно! — нечего туда надеть. Только старый плащ, — горестно вздыхает она.

Я держусь! Пока держусь и разглядываю скромный пейзажик в металлической рамке на стене.

— У тебя же семья! — укоряет меня Ольга. — Муж, дети.

Я усмехаюсь:

— Вот еще за это мне должно быть неловко!

Ольга чувствует, что перегнула, и тут же поправляется:

— И потом, — она смотрит на меня подобострастно, — ты же у нас красавица!

Я удивленно вскидываю брови:

— Разве? А что, красавицам не положены замшевые куртки? Они, эти куртки, испортят мою неземную красоту?

— Миленькая моя! — всхлипывает Ольга. — Ну я прошу тебя! Ну пожалуйста!

— Знаешь, — решительно говорю я, — если он у тебя такой замечательный, пусть обратит внимание на твою душу! На твое образование, наконец.

Ольга — искусствовед и работает в Третьяковке. Она опускает голову и вздыхает: