Читать книгу "Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев"

Антон Якименко

летчик-истребитель

Честно говоря, для нас халхингольские события начались неожиданно. То есть мы, конечно, знали, что самураи точат зубы на дружественную нам Монголию и советский Дальний Восток, но не ожидали, что война начнется так скоро. И когда еще до рассвета 11 мая 1939 года наш гарнизон подняли по тревоге, никто из нас не предполагал, что на этот раз отбоя не будет.

Антон Дмитриевич Якименко

К учебным тревогам все давно привыкли и действовали быстро и четко. Пилоты заняли места в кабинах, пристегнули привязные ремни. Сидим ждем, преем в меховом лётном обмундировании — ведь кабины истребителей тогда были открытыми и неотапливаемыми, а на высоте всегда морозно, — проверка давно закончилась, а отбоя все нет.

Потом над КП взвились две зеленые ракеты — сигнал на взлет нашей 2-й эскадрилье 22-го истребительного полка Забайкальского военного округа. Но и это было делом привычным: мы нередко по утрам летали на учебный полигон стрелять по наземным мишеням — так что даже поднимая свой И-16 в воздух, я еще ни о чем не догадывался.

Развернулись над аэродромом. Первым делом смотрю вниз, стараясь разглядеть наземные знаки, — ведь радио тогда на самолетах еще не было, и приказы с земли отдавали, выкладывая на белом полотнище — по углам — красные квадраты с цифровыми данными. Каждая цифра обозначала команду. Мне как штурману эскадрильи следовало безошибочно прочитать сигнал. На этот раз красный квадрат был в левом верхнем углу, что означало единицу или команду «выполнять задание». Какое именно — знает лишь ведущий. Только ему известны направление и цель полета, конечный пункт маршрута.

В то утро лидером нашей группы был комбриг Куцевалов. Мы поближе «прижались» к его самолету, следя за каждым движением, — из-за отсутствия радиосвязи командовать в воздухе можно было лишь покачивая крыльями или подавая знаки руками, так что ведомым приходилось во все глаза наблюдать за лидером, что было очень сложно и утомительно.

Прошло уже с полчаса полета, позади остались река Онон, станция Оловянная и 77-й разъезд, вот уже миновали и станцию Борзя — значит, направляемся к монгольской границе. Еще через 15 минут самолет ведущего качнулся с крыла на крыло — сигнал «внимание» — и пошел на снижение. Вижу, на земле вырисовывается посадочное «Т» рядом с одинокой цистерной. Ясно: горючее для нас.

Дозаправка заняла меньше часа, и мы снова в воздухе. Идем как на параде. По времени определяю, что вот-вот пересечем монгольскую границу. Прежде это запрещалось категорически, но сегодня комбриг, похоже, не намерен сворачивать. Может, заблудился, потерял ориентировку? Я уже подумывал о том, чтобы, нарушив строй, самому подать сигнал «внимание» и показать, что идем в запретную зону. Но тут комбриг, словно прочитав мои мысли и угадав общее беспокойство, перекладывает самолет с крыла на крыло — что означает «сомкнись» — и взмывает вверх; мы делаем «горку» вслед за ним и пересекаем границу Монгольской Народной Республики.

Внизу — все та же зеленая безлюдная степь, лишь пасутся отары овец, табуны лошадей и много-много диких коз. Еще минут через 20 идем на снижение и садимся на аэродроме города Баин-Тумен. На обширном ровном поле только посадочный знак да деревянный барак вдали. И ни души вокруг.

Спешим на построение. Был такой порядок: после того как выключены моторы, общий сбор напротив самолета командира, который выслушивает доклады о выполнении задания и работе техники, высказывает свои замечания и ставит новую задачу. На этот раз замечаний не было. Комбриг секунду помолчал, обвел взглядом наш строй — мне показалось, что в его глазах мелькнуло сочувствие, — и коротко, буквально в несколько фраз, ввел нас в курс событий: сегодня японцы напали на Монголию, на земле и в воздухе идут напряженные бои, уже есть первые потери… Тут он еще помолчал, глядя на нас, и закончил так: «Мы прилетели сюда, чтобы защитить нашего соседа и друга от японских захватчиков. Верю, что в предстоящих боях вы прославите свою Родину и свой полк».

Дозаправив самолеты, мы собрались возле деревянного барака. Тут нам объявили, что сейчас должен прилететь старший лейтенант Митрофан Нога, который проведет с нами короткое занятие по ориентированию на местности. Помню, меня тогда удивило его лихачество — появившись из-за крыши барака, И-16 пронесся прямо над нашими головами на исключительно малой высоте и сразу пошел на посадку. Инструктаж не занял и пяти минут — лейтенант рассказал, что при полетах над монгольской степью, где фактически отсутствуют наземные ориентиры, следует полагаться лишь на компас, часы и солнце; что хотя местность здесь совершенно ровная и посадка в открытом поле фактически безопасна, без крайней необходимости этого следует избегать: степь настолько огромна и безлюдна, что, приземлись вы вдали от аэродрома, никто не придет к вам на помощь, ведь радио на самолетах нет, и надеяться можно лишь на собственные ноги да на ракетницу. Вопросы?

И-16 на Халхин-Голе

Вопросов у нас не было. Пожелав удачи, лейтенант улетел на столь малой высоте, что сразу скрылся из виду.

Первую ночь в Монголии мы провели на голом полу барака, поужинав шоколадом из НЗ. Помню, помимо голода и холода, страшно донимали комары — это был не отдых, а настоящая пытка: кажется, до самого утра я так и не сомкнул глаз, уши и лоб раздулись от укусов и горят, веки заплыли, губы словно чужие. И так каждую ночь — комарьё исчезало лишь с восходом солнца, и тогда у нас был шанс добрать несколько минут сна под крылом самолета или в кабине перед вылетом.

Вылеты обычно начинались на рассвете. В первое же утро нас натощак подняли в воздух для сопровождения тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, на которых вывозили в Читу первых раненых из района боев. Следующий вылет был на прикрытие бомбардировщиков СБ, которые передислоцировались поближе к фронту. Под вечер весь наш полк — четыре эскадрильи — сосредоточился на аэродроме Тамцак-Булак. Разместились в юрте — ни ужина, ни элементарных удобств. Мало того, ночью поднялся сильнейший ураган, ветер повалил нашу юрту и занес песком, так что утром мы едва выбрались из этой норы. Умыться — воды нет, и есть нечего. На аэродроме увидели останки самолета У-2, сломанного бурей пополам. Чехлы наших И-16 изорваны в клочья, а в фюзеляжи набилось столько песка, что, когда нас подняли навстречу показавшимся японским истребителям, песок из наших машин вылетал как дым, оставляя за самолетом хвост. Хорошо, что японцы в тот день не приняли боя.

Японский истребитель Ki-27, который советские летчики на Халхин-Голе нередко путали со знакомым им по войне в Китае палубным истребителем «Мицубиси» А5М4, именуя и тот, и другой «И-96».