Читать книгу "Григорий Распутин - Алексей Варламов"

Но прошло время, и я по-другому стал воспринимать бабушкин рассказ.

Оказалось, она дала точное описание внешности и поведения Распутина.

Откуда неграмотная бабушка могла узнать о нем? Неужели и впрямь пресловутый старец наведывался к ее хозяйке?

Эта догадка подтверждается и тем, что, оказывается, Распутин бывал в Казани у миллионерши Башмаковой в те годы, когда бабушка работала служанкой, – в 1903—1906 годах. У Башмаковой, по некоторым сведениям, была родственница в Свияжском уезде, к которому тогда относилось наше село».

Для расхожего представления о Распутине рассказ очень характерный. Трудно сказать, насколько он точен, но обращает на себя внимание одна деталь: тридцатичетырех-тридцатипятилетний Распутин выглядит здесь как старик – морщинистое лицо, свалявшаяся борода. Возможно, память мемуаристки подкорректировали более поздние фотографии. Однако то, что именно Башмакова могла познакомить сибирского крестьянина с казанским викарием, вполне допустимо, хотя сам Распутин в своих записках ни о каких рекомендательных письмах не упоминает. В его изложении история встречи с епископом Сергием в Петербурге выглядит очень трогательно и «чудотворно»:

«Я простой мужичок, когда вообще благодетелей искал, ехал из Тобольской губернии с одним рублем, посматривая по дороге по Каме, как господа лепешки валяли в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург… выхожу из Александрове-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа духовной академии Сергия. Полиция подошла, "какой ты есть епископу друг, ты – хулиган, приятель". По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ признал меня, увидел, и вот мы стали беседовать тогда. Рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм».

С точки зрения современного «распутиноведения», место это важное. Эдвард Радзинский, автор одной из самых популярных книг о Распутине, уверяет своих читателей, что узнал о рекомендательном письме Хрисанфа из неопубликованных материалов следственной комиссии при Временном правительстве, которыми располагает лишь он да дирижер Мстислав Ростропович, и представляет этот факт как открытие, сенсацию:

«В "Том Деле" оказались показания "высокопоставленного" Феофана о первой встрече с Распутиным, совершенно опровергающие его выдумку… На допросе в 13-й части Чрезвычайной комиссии Феофан, епископ Полтавский, 44 лет, показал: "Впервые Григорий Ефимович Распутин прибыл в Петроград зимою во время русско-японской войны из города Казани с рекомендацией ныне умершего Хрисанфа, викария Казанской епархии. Остановился Распутин в Александро-Невской Лавре у ректора Петроградской Духовной академии епископа Сергия".

Так что – не было "несчастного странника", который униженно молил швейцара "оказать ему милость". Распутин прибыл в Петербург с рекомендательным письмом от одного из могущественных иерархов Церкви и конечно же не только незамедлительно был принят Сергием, но и поселен в Лавре».

Олег Платонов, популярный среди другой части читателей, этот факт в своей книге игнорирует как незначительный либо не бывший. По Платонову и его последователям, все именно так и обстояло, как Распутин писал: с рублем приехал, либо пешком пришел в Петербург и, проявив смирение, удостоился аудиенции у епископа, который духовными очами «прозрел» в убогом мужичке великого христолюбца.

На самом деле тот факт, что Распутин явился к будущему местоблюстителю Патриаршего престола, а впоследствии Патриарху не с улицы, а по рекомендации Хрисанфа, был широко известен очень давно. Хрисанф, правда, не был «могущественным» иерархом, но все же рекомендация казанского викария Распутину помогла. О Хрисанфе упоминал следователь Смиттен, о нем же идет речь в очень авторитетной книге «Путь моей жизни» митрополита Евлогия (Георгиевского).

«Распутина я никогда не видал, хоть и не раз имел возможность с ним встретиться, но от встречи с ним я всячески уклонялся, – вспоминал Евлогий. – Сибирский странник, искавший Бога и подвига и вместе с этим человек распущенный и порочный, натура демонической силы, – он сочетал поначалу в своей душе и жизни трагедию: ревностные религиозные подвиги и стремительные подъемы перемежались у него с падениями в бездну греха. До тех пор, пока он ужас этой трагедии сознавал, не все еще было потеряно; но он впоследствии дошел до оправдания своих падений, – и это был конец. Известность стяжал постепенно. Приехал в Казань к епископу Хрисанфу, тот рекомендовал его пектоцу Петербургской Духовной Академии еп. Сергию, а Сергий познакомил его с архимандритом Феофаном (впоследствии епископом Полтавским) и профессором-стипендиатом молодым иеромонахом Вениамином».

Воспоминания Евлогия очень характерны – значительная часть трезвомыслящих и рассудительных церковных иерархов, к каковым Евлогий несомненно принадлежал, относилась к Распутину осторожно, избегала его и предпочитала не числить себя ни среди его врагов, ни друзей. Но были и другие, видевшие в нем нечто необычное и впоследствии жестоко разочаровавшиеся. Возможно, таким был Хрисанф, миссионер и церковный писатель, один из немногих, кому пережить падение своего протеже не пришлось – Хрисанф умер в 1905 году; точно обманувшимся в Распутине стал епископ Феофан, который сыграл в истории возвышения сибирского крестьянина очень важную роль.

Зинаида Гиппиус, весьма критически отзывавшаяся о клириках своего времени, писала о Феофане, которого знала по петербургским Религиозно-философским собраниям начала века: «Еп. Феофан был монах редкой скромности и тихого, праведного жития. Помню его, маленького, худенького, молчаливого, с темным, строгим личиком, с черными волосами, такими гладкими, точно они были приклеены. Но он смотрел "горе", поверх человека – где ему было распознать сразу хитрого сибирского мужичонку!»

«Великий постник, молитвенник, человек той особой духовной жизни, уже увидевший те высоты и лазурные, светлые дали, которые видимы им, этим полуземным людям, этим ангелам во плоти, уже живущим не здесь», – отзывался о нем иеромонах Киприан в книге «Сосуд молитвы».

Епископ Феофан был, по преданию, тем самым человеком, который однажды спорил о монашестве с В. В. Розановым. Точнее спорил Розанов, а Феофан молчал. Розанов говорил, горячился, а потом вдруг сказал: «А может быть, вы и правы».

О Феофане, как раз в пору его знакомства с Распутиным, существуют воспоминания родственницы Феофана (сестры жены его брата) М. Белевской-Летягиной:

«Я была на Высших Женских Курсах в Петербурге и меньше всего думала об Арх. Феофане. Но как-то весной приехала моя сестра и сказала, что Арх. Феофан хочет меня видеть.

Я решительно ничего общего с религией и монахами тогда не имела и меня совсем не обрадовало это свидание. Я знала, что он порвал с внешним миром и со своей семьей, которой совершенно не помогает, а все деньги, получаемые им, как ректором Петербургской Академии, раздает по Церквам.