Читать книгу "Потерянные девушки Рима - Донато Карризи"

– Ясно, ясно… но разве он заставляет палить из пистолета? – пошутил инспектор.

– Знаешь, какие симптомы при отравлении угарным газом? Головная боль, головокружение, в отдельных случаях галлюцинации и паранойя… Подышав газом в закрытой комнате, Серджи начал бредить. Нес что-то насчет черники, говорил непристойности.

Де Микелис состроил гримасу: эта история ему не нравилась.

– Послушай, Сандра, не знаю, к чему ведут твои рассуждения, но они беспочвенны.

– Отец тоже заперся в ванной, перед тем как открыть стрельбу.

– Такие вещи нельзя сравнивать.

– Но можно объяснить! Признай, по крайней мере, что все могло происходить таким образом: мужчина дышит угарным газом, он в смятении, у него галлюцинации, им овладевает паранойя. Он не теряет сознание, как Серджи, а голым выходит из ванной, берет пистолет и стреляет в жену и сына. Потом возвращается в ванную и только тогда из-за нехватки кислорода лишается чувств, падает и разбивает голову.

Де Микелис скрестил руки. Такое его отношение бесило Сандру. Но она хорошо понимала, что инспектор не мог безоговорочно принять столь смелую теорию. Сандра знала Де Микелиса много лет и была уверена, что и для него было бы утешением выявить, что в этих абсурдных смертях повинен случай, а не злая воля убийцы. Но он был прав: явных доказательств не было.

– Сообщу об этом в судебно-медицинскую экспертизу, пусть сделают токсикологический анализ тела мужчины.

И на том спасибо, подумала Сандра. Де Микелис подходил к делу тщательно, был хорошим полицейским, ей нравилось работать с ним. Он страстно увлекался искусством – это, по мнению Сандры, указывало на особую чувствительность. Насколько она знала, у инспектора не было детей, во время отпусков они с женой путешествовали, чтобы посещать музеи. Де Микелис считал, что каждое произведение искусства содержит в себе много смыслов, он ставил перед собой задачу эти смыслы отыскать и с восторгом это проделывал. Такого полицейского не могло удовлетворить первое впечатление.

– Иногда нам хочется, чтобы реальность стала другой. А если не можем изменить порядок вещей, пытаемся объяснить его по-своему. Но это не всегда получается.

– Да, – согласилась Сандра и тут же пожалела. Простая истина касалась ее напрямую, но Сандра не могла себе в этом признаться. Она сделала шаг в сторону.

– Погоди, я хотел тебе сказать… – Де Микелис провел рукой по седым волосам, подбирая правильные слова. – Я сожалею о том, что с тобой случилось. Знаю, уже полгода прошло, но…

– Пять месяцев, – поправила Сандра.

– Да, так или иначе, я должен был раньше сказать, но…

– Не переживай, – ответила Сандра, изобразив улыбку. – Все хорошо, спасибо тебе.

Сандра развернулась и направилась к своей машине. Она шла быстро, со странным ощущением в груди, которое больше не покидало ее и о котором окружающие даже и не догадывались. Волнение, тревога, но и гнев, смешанный с болью. Будто внутрь проник какой-то липкий резиновый шар. Сандра его называла «эта штука».

Она не хотела признаваться, но уже пять месяцев «эта штука» заменяла ей сердце.

11:40

Дождь снова припустил с каким-то яростным постоянством. В отличие от других прохожих, Маркус и Клементе двигались по дорожкам, ведущим к большому больничному комплексу университета, не ускоряя шаг. Больница Джемелли считалась самой значимой в городе.

– Полиция караулит у главного входа, – сообщил Клементе. – И мы должны избегать камер слежения.

Он свернул с дорожки налево и привел Маркуса к небольшому белому зданию. Под навесом стояли контейнеры с моющими средствами и тележки, полные грязных простыней. Железная лестница вела вниз, к служебному входу. Дверь была открыта, и пробраться на склад белья оказалось легко. На грузовом лифте они поднялись на первый этаж и оказались в тесном проходе, перегороженном бронированной дверью. Чтобы идти дальше, необходимо было надеть стерильные халаты, маски и бахилы; все это они стащили со стоящей рядом тележки. Затем Клементе вручил Маркусу магнитную карту. С таким чипом на шее они будут избавлены от ненужных вопросов. Приложив его, они открыли электронный запор и наконец проникли внутрь.

Перед ними простирался длинный коридор с синими стенами. Пахло спиртом и средством для мытья полов.

В отличие от прочих, отделение интенсивной терапии было погружено в тишину. Врачи и санитары здесь не сновали туда-сюда, а шли по коридору не спеша и стараясь не шуметь. Слышался только тихий шелест, производимый аппаратурой, от которой зависела жизнь пациентов.

Действительно, в этом тихом и мирном месте разворачивалась самая жестокая битва между жизнью и смертью. Когда кто-то из бойцов погибал, это происходило без конвульсий, без криков. Не звенел тревожный сигнал, для оповещения достаточно было, чтобы зажглась маленькая красная лампочка на контрольном пункте, с великой простотой сигнализируя о прекращении жизненных функций.

В других отделениях спасение жизней предполагало постоянное сражение с временем. Здесь же время протекало по-другому. Расширялось настолько, что казалось вовсе отсутствующим. Не зря это место, на больничном сленге КОХ – корпус осложненной хирургии, – те, кто работал здесь, называли попросту предел.

– Одни предпочитают перейти его. Другие – вернуться назад, – заметил Клементе, объясняя Маркусу смысл наименования.

Они стояли перед стеклом, отделявшим коридор от одной из палат реанимации. Там имелось шесть коек.

Занята только одна.

Мужчина лет пятидесяти был подсоединен к дыхательному аппарату. Глядя на него, Маркус думал о том, как товарищ нашел его лежащим на похожей койке: он тогда тоже сражался, на грани между светом и тьмой, на последнем пределе.

И предпочел остаться.

Клементе указал на койку за стеклом:

– Этой ночью машина скорой помощи приехала на загородную виллу по красному коду, обозначающему инфаркт. У человека, вызвавшего скорую, в доме обнаружились вещи – лента для волос, коралловый браслет, розовый шарф и роликовый конек, – принадлежавшие жертвам серийного убийцы, личность которого до сих пор не была установлена. Этого человека зовут Джеремия Смит.

Джеремия, какое мирное имя, сразу подумал Маркус. Совсем не подходит серийному убийце.

Клементе вынул из внутреннего кармана плаща сложенную вдвое папку, на которой был отпечатан только код: с. г. 97–95–6.

– Четыре жертвы за шесть лет. Перерезано горло. Все – женщины, возраст от семнадцати до двадцати восьми.

Пока Клементе перечислял эти стерильные, безличные данные, Маркус вглядывался в лицо мужчины. Не следует обманываться: тело – всего лишь оболочка, способ всюду проходить незамеченным.

– Врачи говорят о коме, – сказал Клементе, чуть ли не читая его мысли. – Хотя бригада, оказавшая помощь, сразу сделала интубацию. Кстати…