Читать книгу "Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи - Фоско Марайни"

Однако самый немужественный поезд, на котором мне доводилось ездить, – этот самый, который везет нас по равнинам Индии. Он идет медленно, пыхтит, останавливается, потом снова немного набирает скорость, но пространство такое широкое, мир такой огромный, что тебе кажется, будто ты никуда не движешься. Между тем в купе полно пыли и дымы. Туччи умудряется читать, но он герой печатного слова и исключение. Трое остальных пассажиров, включая меня самого, смотрят в окно, дивясь на бескрайний ландшафт сухих деревьев, черных камней (базальта, которым усыпан Декан), крестьянских лачуг и коров.

Калькутта: «Не желаете мальчика для массажа?»

Бенгалия размером с две трети Италии, и населения в ней больше. В поезде до Калькутты можно получить приблизительное впечатление от этой безграничной людской массы, этом плотном населении. Ранним утром кустарник сменяется рисовыми полями. Сразу же видно, что каждый квадратный сантиметр земли эксплуатируется до предела и дает пропитание максимальному количеству людей. Теплый, влажный воздух, вода, которая везде, гарантируют, что единственные ограничения жизненной силы и воспроизводства – это те, которые налагает доступное пространство.

Пока едет наш поезд, у нас на глазах разворачивается вся сельская жизнь. Мы видим, как начинается работа в одной деревне и как она заканчивается в следующей. Вот мужчина выходит из дому с двумя буйволами; в соседней деревне мы видим точно такого же мужчину, тоже с двумя буйволами, он идет к рисовым полям; в третьей деревне такой же мужчина уже приступил к работе. То же самое и с женщинами, которые идут стирать на канал, с мальчишками и их рыболовными сетями, с девочками и их коробками, и молодежью, которая едет на велосипедах по берегам канала. Одна огромная равнина простирается вплоть до горизонта, и на ней бесконечно повторяются рисовые поля, каналы, деревни и пальмы; и так она продолжается за один горизонт к следующему и дальше на протяжении тысяч деревень и тысяч километров. Человечество словно плотная ткань; жизнь как песок; анонимная вещь. Но если поезд остановится и мы выйдем и проведем каких-нибудь пару дней в первой же попавшейся деревне, сколько характеров мы обнаружим, сколько историй и интриг! (А между тем для человека за плугом, глядящего на нас, мы – набитый людьми поезд, всего лишь один из многих, проезжающих за день, – человечество течет, словно река, безымянная река лиц.) Калькутта в британско-индийской империи всегда была на хорошем счету. Англичане приезжали в Калькутту, чтобы сколотить состояние. Бомбей предлагал тихую жизнь для не слишком честолюбивых администраторов, но у Калькутты всегда был припрятан в рукаве козырь. Вдобавок у обоих городов совершенно разная история. Бомбей поднялся и расцвел, будучи успешным портовым городом, где процветает бизнес. Его единственными врагами были микроорганизмы: бациллы и вирусы тропических болезней. О Калькутте можно сказать, что она родилась как крепость, много раз была штурмована, разграблена (в 1756 году) и отвоевана и ее судьба много раз менялась посреди крови и резни. «Калькутта была настоящим правительственным центром, а Бенгалия – базой, откуда англичане между 1757 и 1859 годами распространяли свою власть, воюя с индийскими властями», – писал историк Данбар. Калькутта знала заговоры и предательство и безграничную коррупцию. Даже британцы, часто безжалостные в колониальных войнах и жесткие в управлении, но несклонные двурушничеству, поддались местному влиянию, и Клайв[5] подготовил две разные версии договора с Мир-Джафаром, одну настоящую, а другую фальшивую, чтобы использовать его в сложных интригах с местными властелинами.

Физически Калькутта возникла постепенно, примерно концентрическими кругами появившись из болот в дельте Ганга. В далекие времена весь регион, видимо, покрывал тропический лес, зеленая путаница буйной растительности, разжиревшей на непрерывной смерти и разложении. Дерево падает и сгнивает; тысячи растений и животных немедленно окружают его, нападают и овладевают им, тоже расцветая в свою очередь. Этот цикл безумен, яростен, ненасытен, он пропитан всепроникающей чувственностью, выраженной в сочных цветах животной жизни и триумфальной, великолепной, извращенной роскоши плодов и цветов. Сегодня джунгли исчезли, но они не были побеждены.

Из соединения подобного физического окружения с людьми столь умными, столь восприимчивыми к красоте и воображению, столь чувственными, вдумчивыми и разносторонними, как бенгальцы, появились самые барочные черты позднего индуизма; преклонение перед женскими энергиями, кодификация магического и оккультного в эротических формах, жестокие жертвоприношения злым силам вселенной. Так древние джунгли, постепенно уничтоженные рукой человека, вновь появились в неосязаемой, но тысячекратно более роскошной форме. Я думаю, что нет другого великого города, который больше был бы джунглями, чем Калькутта – мегаполис клыков и когтей, тирании и шантажа, страдания, зла и аскетизма. Ты чувствуешь это в воздухе, что-то неосязаемое, но очень явное. Лианы, орхидеи, змеи, лес с его леденящими душу криками и сочащимися зелеными тайнами, невидимо выживает под древесиной, бетоном и асфальтом и между рельсами железных дорог.

Сегодня утром мы с Пьеро пошли купить кое-какие вещи, которые требовались для экспедиции. Главный вход «Большого Восточного», известнейшего отеля Калькутты – он, конечно, очень восточный, но не очень большой, – вывел нас на грязную, людную улицу, полную грохочущих трамваев и всевозможных человеческих типов. Как только мы оказались за дверями, к нам подошел мальчик. Мы знали, что он хотел нам предложить, но прогонять его смысла не было, потому что к нам тут же привязался бы другой и более настойчивый. («Не желаете девушку? Может, мальчика для массажа?») Единственным способом отвязаться от них было запрыгнуть в такси с почтенным бородатым сикхом за рулем.

Не знаю почему, но все калькуттские таксисты – сикхи. Даже перед лицом феномена современной жизни разные группы в Индии предпочитают держаться вместе, а не рассеиваться. Сикхи происходят из Пенджаба на северо-западе Индии. В вонючих джунглях Калькутты они прочны и надежны, как скалы. В отличие от бенгальцев, они всегда носят тюрбаны, часто нежных пастельных тонов а-ля Франсуа Буше или Мари Лорансен. Поскольку они похожи на ветхозаветных пророков или горных старцев, пастельные оттенки поражают своей несоразмерностью. Сикхам запрещено бриться, и поэтому у них огромные бороды, угольно-черные в юности и белоснежные в старости.

Наш пророк отвез нас в магазин «Кодак» на Парк-стрит. Парк-стрит – маленький, аккуратный оазис в кишащем мегаполисе. Там несколько прекрасных магазинов, и ты видишь, как няньки толкают коляски с детьми. В Парк-стрит есть некоторое чувство простора и благополучия, во всяком случае на первый взгляд. Но достаточно пройти лишь несколько метров в сторону Нового рынка, чтобы опять погрузиться в глубины джунглей. Ты видишь самое бесстыдное богатство бок о бок с самой безнадежной нищетой и убожеством. Каждые несколько метров натыкаешься на жертву какой-нибудь ужасной болезни или на нищего, который старается как можно зрелищнее привлечь внимание прохожих. В это утро на Чоуринги, на главной улице, мы увидели почти голого безрукого человека, как видно, с парализованными ногами, который катился по тротуару, и от этого у него на груди, животе, ногах и спине отпечатывались пятна от красных плевков, так как многие жуют бетель. Издалека казалось, будто он весь в порезах и крови. Его сопровождала голая и неописуемо грязная девочка лет восьми-девяти, которая то шла перед ним, то за ним с жестянкой для подаяния. Они оба пели или, скорее, кричали дуэтом. Мужчина пел один куплет, девочка второй. Все куплеты были одинаковые, медленные и неотвратимые. Это была ужасающая музыка, хотя не без какой-то своей прелести. Высокая, элегантно одетая светлокожая женщина с крашеным деревянным конем под мышкой вдруг вышла из магазина и чуть не споткнулась о туловище человека, который перекатывался по тротуару и пел.