Читать книгу "Прайд. Кольцо призрака - Олег Попович"

Прозрачные в прозрачном. Другие… их много, бесчисленно много. На чугунных крыльях. А сами темнее темного. Окружили, тянут когтистые лапы, теснятся, кривляются, дразнят: знаем, знаем, что ты хочешь!

И все оборвалось. Надо же, что может присниться…

А сегодня – чудно. Я Аллу вспомнила, а мне вроде все равно. Но я боюсь, боюсь этого Николая Андреевича. Говорит все с подвохом, с каким-то намеком. Подталкивает меня так незаметно к какой-то яме. Под ногами глина, что-то скользкое, мерзкое, я сползаю…

Хватит, хватит, позвоню Наталье. Пусть обругает, сколько ей угодно. Но я, может, пойму наконец, что со мной происходит».

– Наташа, только не бросай трубку. Погоди, ну я прошу! Мне так плохо.

– Это тебе плохо?

Какой голос! Переламывается, надколото звенит. Вдруг зашипела, как бешеная:

– Еще смеешь мне звонить! Плохо ей, как же. Вы ее только послушайте. Это тебе плохо? Ах ты гадина, дрянь! Как ловко все подстроила. И еще смеешь звонить после того, что ты…

– Что я? После чего?

Нет, бросила трубку. Злые короткие гудки. Ту-ту-ту! В телефоне опять чей-то чужой разговор:

– Конечно, с вашей помощью, а то как же! – пищит уксусно-едко чей-то женский голос. Голосишко отлетает и гул какой-то. А эхо возвращается. – Ну попросила, взмолилась прямо-таки, а вы тут как тут! Воспользовались. Чужое хапнули. А я до сих пор в синяках. Это как по-вашему?

Опять гул холодного пространства. Какой-то огромный зал:

– Так и не скажете ни словечка? Не удостаиваете? Эх, а я-то уж все помаленечку. Ничего такого себе не позволяю. Думаю – успею. А вы… Ведь, если вдуматься, кто она на самом деле?

Ту-ту-ту…

«Что я как дура слушаю чужие разговоры? О чем они там? Их дела. Может, Шурке «Грибной» позвонить? Вдруг на работе задержалась, пока бумажки свои Паше готовит. Любит потрепаться, не заткнешь. Хотя последнее время осторожничает. Но вдруг проболтается о том, чего я не могу вспомнить?»

– Алло! Шурочка, это я.

– Ирина Николаевна? Слушаю.

«Ну да, она меня терпеть не может. Аллу тем более. Только Аллу она боится, а меня нет».

– Что вы так поздно засиделись, Шурочка?

– Контракт допечатываю. Для Павла Евгеньевича. Он ко мне обратился, попросил: срочно. А… вы?

– Просто так, Шурочка. – Спокойней надо, спокойней. Голос предательски дрожит. Догадается. – Случайно не знаете? Алла Семеновна не звонила? Она мне нужна.

«Зря я сказала, что нужна. Надо было только спросить: не звонила ли, и все».

В ответ удивленное молчание, потом:

– Алла Семеновна? Разве вы не знаете?

«Все всё знают. Одна я ничего не знаю. Интересно, Николай Андреевич Шурочку уже допрашивал? Нет, нет, меня он не допрашивал, мы просто так с ним говорили».

– Знаю, конечно. Но тело ведь не найдено. Может, уехала куда-нибудь, и все. Значит, не звонила.

– Павлу Евгеньевичу много кто звонит. Женщины тоже. Преимущественно… – Это уже с торжеством: вот тебе, знай свое место. Только слабый укус, зубки не те. Шурочка прибавила: – Вчера звонил голос, я даже подумала: Алла Семеновна.

– Алла Семеновна? – вздрогнув, переспросила Ирина. Зыбкий свет пробежал по глазам. Тот же свет затеплился где-то в груди. Жива? Значит, все-таки она жива. Значит, ее не убили…

– Да нет, не она. Слышно было плохо, не разобрала я, – с показным равнодушием сказала Шурочка. И уже с почтительной завистью. – Вы от Павла Евгеньевича говорите?

– Я? Нет.

– А-а… Тогда до свидания. Работа у меня.

«Вот дура. Глаза у нее лазурные, незабудки. Кудряшки густые – шляпка грибная. Пахнет от нее прелым летом, влажной землей, хвойным настоем. На ухе наушник для мобильника – улитка… Боже мой, что со мной? Телефон звонит. А я сижу и смотрю на него как дура. Вдруг Паша?»

– Слушаю!

– Слушаешь? Ты там слушаешь, а мы тебя ждем. Со Стешей. За стол не садимся. Это как по-твоему?

«Батюшки. Мадам звонит. Сама! Я ее тыщу лет не слышала. Почему они меня ждут, за стол не садятся?»

– Я и Пашке твоему звонила, тебя нет. Мы же договорились, киса.

«Звонила Пашке. Ну да, Паша говорил, он с ней танцевал. На моем дне рождения. Все тот же бред, непонятный, главное, невозможный».

– Мурзик, ты где? Чего молчишь? – Воркование и смешок. Дунула в трубку.

Надо что-то говорить. Молчать нельзя. Надо – как будто я не удивляюсь ничему. Молчание выдаст. Что выдаст? Не знаю. Ничего я не знаю.

Ирина заставила себя улыбнуться, будто Мадам могла видеть ее улыбку.

– Сегодня что-то… голова.

– Подлечим! – Голос в трубке стал упругим, танцующим. – Я креветок тигровых накупила, прямо из Таиланда. Для тебя, киска моя. А к ним пивка. Холодного. Хватай машину. Ждем.

«Интересно, я даже адреса Мадам не знаю. Никогда у нее не была, даже не звонила. А она мне «Киска моя». Будто подружками стали.

Надо ехать. Вдруг что-нибудь узнаю, а может быть, и вовсе все прояснится. И я наконец пойму…

Ехать, ехать. Но куда? А, Лолитка адрес должна знать. Точно знает. Они же прежде не разлей вода были. Вместе в гостиницах околачивались, клиентами делились, пока Мадам замуж не вышла, а Лолитка не заболела. Не говорит, чем болеет. Вот все и думают: СПИД. У нее Вовчик живет под кроватью. Я его коленки видела и стакан граненый».

– Лолит, это я.

– А… Чего надо?

– Ты как? Как себя чувствуешь?

– Вспомнила. А тебе разве не наплевать? Тебе же наплевать.

Голос стертый, сухой. И что-то стучит в горле, как пустые орехи.

– Я к тебе заеду на днях. Может, что привезти, ты скажи.

– Обойдусь как-нибудь. Свет не без добрых людей. Принесут, что надо. И вынесут. Чего звонишь?

– Мне адрес нужен… Мадам.

– Ты чего мне голову морочишь? Вы же теперь подружки неразлучные. Прикалываешься? Сама не зарекайся.

– Да нет. Просто… Забыла от жары.

– Хорошо, не от водки. От жары пройдет. – И уже раздраженно, со злобой: – Дом пять, квартира семь. Забыла, говоришь? Вид делаешь. Зачем?

– А улица, улица?

– Второй дом от костела. Поиздеваться решила. Мы же с тобой у нее вместе были. Только она меня с порога турнула. Заразы боится, а я, может быть, почище ее и всех вас. Ладно. Знаешь, катись ты к чертовой матери…

Ту-ту-ту…

Ирина прислушалась. «Хоть голосов нет. Только кто-то легко, высоко дышит.

Я знаю, Мадам живет на… Ах, да! Костел. Дом пять, квартира семь. Найду».

Дом пять, квартира семь.